После принятия резолюции «О единстве партии» и расправы с меньшевиками и эсерами в стране отсутствовала политическая оппозиция правящему режиму, насаждалось идеологическое единомыслие, была фактически упразднена свобода слова и печати. В этих условиях личность человека, стоявшего во главе государства, приобретала особую значимость. Безусловным лидером, пользовавшимся авторитетом в партии и у значительного большинства населения, был В. И. Ленин.
Но в период болезни Ленина (1922 — 1923) ситуация в партийном руководстве осложнилась. 25 мая 1922 года у вождя произошло кровоизлияние в мозг, парализовало правую руку и ногу. После этого В. И. Ленин провел несколько месяцев в подмосковной усадьбе Горки на отдыхе и лечении. При этом он не прекращал работать, хотя соратники старались ограничить его в активности — например, они запрещали ему читать газеты. По словам И. В. Сталина, Ленин иронически говорил: «Мне нельзя читать газеты, я старательно обхожу каждый клочок бумаги, валяющийся на столе, боясь, как бы он не оказался газетой».
К октябрю состояние вождя улучшилось, и он вернулся в Москву. 13 ноября В. И. Ленин выступил на конгрессе Коминтерна с речью, которая длилась более часа. 23 декабря с ним случился второй удар, после чего он уже не смог работать в своем кремлевском кабинете.
Между декабрем 1922 и мартом 1923 года Ленин уже не мог самостоятельно писать — свои последние письма и статьи он диктовал. В них вождь попытался дать последний и решительный бой своим соратникам и товарищам, которым предстояло продолжать строительство «государства рабочих и крестьян». Эти довольно фрагментарные заметки и письма, известные также как «завещание» Ленина, в разное время получали разное истолкование — от «коренной перемены всей точки зрения нашей на социализм» (цитата из работы «О кооперации») в духе «еврокоммунизма» для противостояния «хорошего ленинизма» и «плохого сталинизма». Обращают на себя внимание два тезиса, объединяющих различные части «ленинского завещания».
Во-первых, это оправдание «октябрьского эксперимента». Несмотря на явное несоответствие прежней марксистской теории и русской революционной практики 1917 — 1922 годов, Ленин вспоминал принцип-лозунг Наполеона Первого: «Сначала ввязаться в бой, а там уж видно будет». По-русски это называется «на авось», в политике — «волюнтаризм». Ссылка на французского императора предвещала появление «красного императора» и расправу с его политическими противниками. Вопрос о неизбежности Октябрьской революции до сих пор остается открытым.
Во-вторых, ярко выражено стремление добиться единства руководящего ядра партии — «старой партийной гвардии». Столкнувшись с иезуитской практикой изоляции себя в «больнично-карантинном» режиме, Ленин не без ответной иезуитской хитрости в своем «Письме к съезду» снабжает партийно-государственных лидеров характеристиками их облика и деятельности, больше похожими на политический компромат.
В 1922 году старая партийная гвардия была действительно «тончайшим слоем»: лишь 2,7 процента из общего числа российских коммунистов вступили в партию до 1917 года. Иными словами, ленинское «Письмо к съезду» было обращено не к партийным массам, а к тем немногим большевикам, которые могли понять, что ленинская заметка «Как нам реорганизовать Рабкрин» была нацелена против Сталина, который и возглавлял РКИ, а в более широком смысле — против потенциальных возможностей одного из членов Политбюро возвыситься над другими. Отсюда и предложение объединить Рабкрин с Центральной контрольной комиссией.
Предусматривалось нечто вроде американской системы «сдержек и противовесов» (для обеспечения баланса политических сил), не только с опорой не на нормы права, а на провозглашенный 10 съездом РКП(б) примат единства партии, что казалось и действенным инструментом в борьбе с бюрократией, и «единственным залогом успешной работы» советских и партийных учреждений. Вот только «лекарство» оказалось убийственнее самих «заболеваний»… Мог ли предполагать это Ленин? Судя по биографическому очерку М. Горького, в последние месяцы жизни он мог на это только надеяться. Не отсюда ли его мысль о том, что «все будет понято, все…»? Понять — значит простить. Но понять Ленина уже не стремились даже его ближайшие сподвижники.
«Верные ленинцы» не хотели публиковать некоторые статьи Ленина, а в декабре 1922 года приняли (якобы в целях заботы о здоровье вождя) решение о «щадящем» режиме для него. Владимиру Ильичу предоставлялось право диктовать ежедневно в течение 5 — 10 минут, но это не должно было носить характера переписки (то есть на все свои обращения Ленин не получал ответа). Посещения вождя запрещались. Ни друзья, ни домашние не должны были сообщать В. И. Ленину каких-либо новостей из политической жизни. чтобы этим не давать материала для размышлений и волнения.
Ленин пытался отвоевать право диктовать хотя бы свой дневник и угрожал отказом лечиться. 10 марта 1923 года у него случился новый удар. Правую сторону тела полностью парализовало, вождь лишился речи. Позднее он смог произносить лишь несколько коротких слов: «идите», «оля-ля», «вот-вот». Так он прожил еще почти год.
Об авторе