Главной проблемой социалистических преобразований сельского хозяйства был разрыв между ростом числа коллективизированных хозяйств и постоянно отстающих от него развитием материально-технической базы села. Первые машино-тракторные станции (МТС) появились уже в 1928 году. Использование тракторов требовало ликвидации межей и, следовательно, объединения земель.
Именно появление трактора было одним из самых запоминающихся эпизодов кинокартины А. Довженко «Земля», поднимающей социальные конфликты в украинском селе в период коллективизации до высот греческой трагедии. Правда, ироничный Г. Уэллс назвал трактор главной звездой этой ленты. Названия советских кинофильмов второй половины 20-х годов вообще очень характерны — «Земля жаждет» или «Земля ждет хозяина».
В 1928 году в сельском хозяйстве было всего 27 тысяч тракторов, 2 комбайна, 700 грузовиков. В 1929 году в целом по стране тракторами обрабатывался 1 процент общей площади пашни (или 14 процентов колхозной). Агитировать с помощью техники за вступление в колхозы было в таких условиях невозможно. Оставались проверенные административные меры, подкрепленные силовыми аргументами. Тем временем под прикрытием политики коллективизации Сталин решал свои политические задачи сокрушения последних серьезных оппонентов в партии и правительстве — «правых» уклонистов Бухарина и Рыкова. 1 октября 1929 года в колхозах состояло 7,5 процентов крестьянских хозяйств. Это позволило И. В. Сталину утверждать, что началось массовое колхозное движение, произошел коренной перелом в недрах крестьянства в пользу колхозов. Об этом партийный вождь заявил в статье «Год великого перелома», опубликованной в одном из ноябрьских номеров газеты «Правда». Под воздействием статьи на местах появился лозунг, отражавший психологию и настрой Гражданской войны: «Кто не идет в колхоз — тот враг Советской власти». В декабре 1929 года был образован Наркомат земледелия СССР, ответственный за проведение коллективизации. Однако осенью 1929 года лишь около 15 процентов крестьянских хозяйств были затронуты переходными производственными отношениями, которые непосредственно предшествовали коллективистским.
Тем не менее число колхозов и совхозов постепенно увеличивалось — не в последнюю очередь за счет не изживших себя традиций крестьянского мира (общины). Еще П. А. Столыпин отводил производственной кооперации главную роль в подъеме хозяйств бедных крестьян. Кооперативное движение на селе реализовалось в виде создания многочисленных товариществ и артелей, которые соответствовали традиционному жизнеустройству российской деревни. Совместная обработка земли стала восприниматься как некий возврат к добрым общинным отношениям. В то же время община была консервативным социокультурным институтом, обеспечивающим задачи выживания и сохранения, но не развития.
Насильственное насаждение колхозного строя вызвало у крестьян сопротивление, проявлявшееся в намеренном сокращении пахоты, убое скота, уходе из села. В ряде мест произошли вооруженные восстания. Широкий размах приобрели антиколхозные выступления на Северном Кавказе, на Средней и Нижней Волге, в Центральной Черноземной области, Московской области, республиках Средней Азии. Причина крестьянского протеста заключалась в том, что обобществление коснулось не только обработки земли, но и скота, орудий труда. В районах сплошной коллективизации приступили к реализации директивы от 10 декабря 1929 года об обобществлении лошадей и крупного рогатого скота на 100 процентов, свиней — на 80 процентов, овец — на 60 процентов. В ответ крестьянство предпочитало скот резать, но не отдавать в колхоз. Многие середняки перед вступлением в колхозы распродавали скот и инвентарь, не желая передавать свое имущество в общее пользование с теми, кто ничего не имел. У кулаков была еще одна причина освободиться от скота: они стремились «превратиться в середняков», чтобы избежать притеснений со стороны власти. От этой бойни советское животноводство оправилось лишь спустя почти 30 лет. Боролись с массовым убоем «по-убойному»: бедняки и середняки, колхозы и совхозы карались штрафом в размере десятикратной стоимости забитой животины, а кулаков ждала полная конфискация скота с возможным тюремным заключением на срок до двух лет и высылкой. Стараясь предотвратить убой скота, его стремились быстрее обобществить. Но из-за нехватки приспособленных помещений и отсутствия опыта колхозного животноводства падеж усилился. С 1928 года по 1934 год поголовье крупного рогатого скота уменьшилось в деревне почти вдвое: с 60 до 33 миллионов голов.
Задуманная партией коллективизация деревни обернулась для народа новым крепостным правом. Только теперь в роли крепостника выступало государство, провозгласившее своей высшей целью построение справедливого общества. Административное давление на крестьян вскоре переросло в репрессии. Около миллиона партийных уполномоченных (значительную их часть составляли рабочие промышленных центров — так называемые «двадцатипятитысячники»), форсируя сроки, загоняли крестьян в колхозы. Намеченные преобразования осуществлялись стихийно. Многие партийные работники в центре и на местах стремились поддерживать высокие темпы коллективизации любой ценой, не считаясь с необходимостью проведения разъяснительной работы среди сельского населения. У организаторов колхозов утрачивалось чувство меры — возникал соблазн осуществить задуманное одним решительным натиском.
В. М. Молотов, полностью пересмотрев свой доклад на 15 съезде, предлагал говорить даже уже не о пятилетке, а об одном годе коллективизации. Местные парторганизации устроили соревнование по лучшей отчетности по срокам преобразований, что породило неофициальную, но действующую практику подстегивания и без того «бешенных темпов». Даже в Средней Азии, где не было объективных основ для преобразований (крестьяне-декхане еще в полном объеме не были наделены ни землей, ни водой), предлагалось догонять и перегонять земледельческие регионы центральной и южной частей РСФСР.
Одновременно власть создавала административные структуры для контроля над производством продукции в индивидуальном секторе. Семенная и денежная ссуды выдавались крестьянам-единоличникам при условии, что они сдадут государству произведенную продукцию по фиксированным ценам. Фактически это вынуждало крестьян поставлять государству все товарное зерно. Тем, кого власть считала кулаками, давались «твердые задания» по сдаче хлеба, за невыполнение которых предусматривались штрафные санкции. В это время в газетах развернулась активная агиткампания, призванная сформировать у крестьян мнение о преимуществах колхозов перед единоличным хозяйствованием. Членам сельских партийных ячеек предлагалось вступать в колхозы или выходить из партии.
Между тем обстановка на местах все более накалялась. Отсутствие ясных указаний вызвало всплеск активности со стороны низовых партийных организаций, стремившихся выполнить явно завышенные задания по коллективизации в кратчайшие сроки и любой ценой, в том числе путем насильственных действий. Присланные из городов уполномоченные в большинстве своем не владели искусством убеждения и не разбирались в психологии крестьян, а зачастую не обладали и организаторскими навыками. Имел значение и еще один фактор: с учетом внутрипартийных дискуссий любая критика опрометчивых решений на местах классифицировалась как «правый» уклон, поэтому коммунисты не решались противодействовать перегибам «слева».
Рыночные механизмы в деревне постепенно переставали действовать. Власть оказалась поставленной перед фактом: если в 1930 году не добиться заметных сдвигов в аграрном секторе, то уже в следующем году индустриальное развитие страны остановится. В этот период (с начала лета по осень 1929 года) начали поступать сведения о значительных успехах в осуществлении коллективизации, в связи с чем руководство утвердилось в мнении, что курс выбран правильно.
Об авторе