Как-то осенью мне случилось быть на полевом стане Знаменского совхоза. Шел нудный обложной дождь. Механизаторы собрались в уютном бригадном домике, пережидая непогодь. Из окна было видно, как к месту, где хранилось горючее, кто-то подъехал на гнедой лошади, запряженной в одноконку. Так и жди, что промокший насквозь человек сейчас же бросит возжи и побежит к домику погреться да обсохнуть. Но этого не произошло. Потоптавшись на месте примерно с четверть часа, погремев бочками, он погрузил что-то в телегу, развернул лошадь и поехал себе неспешно, не обращая внимания на дождь. От полевого стана до села километров двадцать без малого.
— Кто это? — спросил я у механизаторов.
— Заправщик Фуфайко.
Андрею Петровичу Фуфайко сейчас шестьдесят два. Возраст пенсионный. Вот что записано в справке врачебно-трудовой экспертной комиссии, выданной ему много лет назад: «Признан инвалидом первой группы. Переосвидетельствованию не подлежит. Причина инвалидности — ранен при защите СССР. Трудовая рекомендация: работать не может. Имеются медицинские показания для получения автомашины «Запорожец» с управлением для правой руки».
Коротко и ясно. Левой руки у него нет. Нет и обеих ног. Единственная, правая рука имеет много зарубцевавшихся ран. В шрамах голова. В легких до сих пор сидят осколки от мин.
Но Андрей Петрович и по сей день продолжает трудиться. Не сторожем на ферме, не вахтером в кинотеатре, а именно там, где впору молодому да здоровому. Шесть лет был фуражиром на центральной ферме. И скотники, и доярки нахвалиться не могли… Последние одиннадцать лет Фуфайко не менее тщательно выполняет обязанности заправщика. Работа тоже не из легких.
Родился он в Сибири, в деревне со странным названием Чепуха. Шести лет от роду остался сиротой. Жил где придется и как придется. Воспитывали его дяди, тети, бабушки главным образом трудом. Когда в деревне организовался колхоз «Серп и молот», Андрей Фуфайко мог не хуже бывалого мужика пахать, боронить, сеять, косить, жать, скирдовать, молотить. В 1932 году он, окончив курсы, стал трактористом. Затем — служба в армии, там выучился на шофера, и снова — родное село.
С первых дней войны ушел на фронт. 14 ноября 1943 года ему вместе с двумя товарищами приказали очистить путь от мин и проволочных заграждений для прохода группы разведчиков. Приказ выполнили в срок. Тут же задание — провести еще одну группу бойцов, но в другом направлении. Чуткими руками сапера сняты и обезврежены замаскированные мины. Осталось перекусить последнюю проволоку… Слышал только звон прорезанной проволоки. А больше ничего не слышал и не видел. Месяц с лишним — полная тишина и темнота…
До сих пор осталось неизвестным, кто и как обнаружил в нем признаки жизни, кто доставил его в медсанбат. А в далекую сибирскую деревню Чепуху ушла похоронка…
Пришел в себя от страшной боли в груди и голове. Узнал о потере обеих ног и руки. О чем он думал, собрат Маресьева? О том, чтобы выжить, вернуться в строй. Всем смертям назло!
Из госпиталя в Кирове дал знать о себе домой. Пришел ответ: «Я все время тебя ждала. Что бы с тобой ни случилось, приезжай, встречу на станции». Это писала жена Мария.
А вскоре Мария Федоровна привезла мужа домой. Вся деревня повалила в дом Фуфайко. Когда остались одни, Мария подала мужу листок с сообщением о том, что он, Андрей Петрович Фуфайко, 14 ноября 1943 года пал смертью храбрых у реки Сож, в Белоруссии. Скрипя протезами, подошел он к печке, откинул дверцу и бросил в огонь листок. Пошутил: «Теперь ноги мерзнуть не будут». А потом сказал, посерьезнев: «Жить надо, Мария. А чтобы жить, сама знаешь, надо работать».
Не так просто было выйти на покос с литовкой. Пришлось конструировать пристяжки из ремней и веревочек. Рядки получались вначале неровные, но Фуфайко косил стиснув зубы.
Здесь, в сибирской деревне, нашли своего кавалера боевой орден Красного Знамени и медаль «За отвагу».
Шло время. Росли дети: три девочки — Маша, Лида, Зина. Их надо было учить. Андрей Петрович переехал в соседнее большое село Сумы. Девочки продолжали учиться, а отец стал работать в Знаменском совхозе. И к боевым наградам прибавились награды за труд…
— Годок-два еще потружусь, — говорит Андрей Петрович, — а уже потом можно и на отдых.
В. Зайченко.
Правда, 1978, 3 августа.
Об авторе