Война все еще тревожит меня. Только странно: в памяти «прокручивается» она как бы в обратном порядке — не с Прута сорок первого, где я ее встретил, а с Берлина, вернее, с его предместий…
До самого Берлина не дошел — ранило меня, когда его уже можно было в бинокль рассматривать. В госпитале получил письмо от Кирилла Белоуса — сына нашего полка ставшего к концу войны полным кавалером ордена Славы…
Кирилл писал тоже из госпиталя:
«…Наша батарея выковыривала фашистов из дзотов за Бранденбургскими воротами. Из-за колонн виднелось какое-то серое здание с куполом. Мы на него и внимания не обратили. Потом кто-то из разведчиков крикнул: «Братцы, да это же рейхстаг!»
Навел я орудие на рейхстаг и стал по нему бить снаряд за снарядом. Потом всех наших убило, а меня ранило. Перевязали меня автоматчики, посадили на лафет, говорят: «Мы будем орудие перекатывать, а ты стреляй».
Всю ночь я бил по рейхстагу. Бил и приговаривал: «Это вам за лейтенанта… (Лукаинец погиб у меня на глазах). Это — за Максима (тебя, значит) получайте… За Ваню Монастырева, за «крестного»… Помнишь капитана Звягинцева? За каждого из наших, кто не дошел до Берлина, послал я по рейхстагу по одному снаряду. Боялся только, снарядов не хватит. Многих, Максим, мы потеряли на дорогах к Берлину…»
С Кириллом Белоусом война свела нас под Одессой в 1941 году. Сколько всего было пережито!
Хорошо помню, как с Ваней Монастыревым и Кривенко — потеряли их обоих на Висле под Сандомиром — пошли мы в разведку. В прифронтовом лесочке встретили семерых мальчишек — босых, в рваных стеганках, вооруженных одним топором на всех. Командир их, Кирюша Белоус, рассказал: фашисты учительницу повесили…
— Возьмите меня в солдаты! Все воюют, а я баклуши бью. И я хочу фашистов бить…
Привели мы мальчишек в штаб.
Ваня Монастырев говорит капитану Звягинцеву, командиру полка:
— Отдайте нам Кирилла в сыновья, дойдет он до Берлина…
Уже мы тогда мечтали о Берлине. Мечтали в атаках и снах, на маршах, в окопах… Мечтали, когда, отступая, оставляли врагу свои села и города и когда вновь их освобождали. Долгим был наш путь, многие должны были стать солдатами.
Меня часто ребята просят: «Расскажите, дядя Максим, о войне, о Берлине…»
Я рассказываю о боях за Одессу, Сталинград, Прохоровку, Кюстрин… О реках Днепре, Висле и Одере… Рассказываю о стойкости необыкновенной нашего, советского солдата, о капитане Звягинцеве, Ване Монастыреве и конечно же о Кирилле… О когда после этого прихожу домой, вновь (в который уже раз!) перечитываю фронтовые письма — свои, те, что с фронта посылал домой, письма друзей с переднего края, которые получал в госпиталях. Письма эти, как вехи на пути к Берлину.
«…С лейтенантом Дамриным корректировали огонь батареи. Пришлось вызывать огонь на себя. А через несколько дней, когда я получал орден Красной Звезды, Кирилл, поздравив меня с наградой, сказал: «А я два наряда схлопотал от сержанта. Чистил на кухне картофель». Оказалось, когда мы вызвали огонь на себя, он отказался было стрелять. Жалко ему нас стало.
— За невыполнение приказа командира в бою, парень, не картофелем, а свинцом пахнет, — сказал ему».
Это было 13 августа 1942 года: в боях за Новый Адлер наш полк уничтожил 30 вражеских танков и бронемашин, более 200 гитлеровцев. А ровно через год сержант Козлов написал Кириллу рекомендацию в партию. Стал Кирилл другим. На груди — медаль «За отвагу». Так мальчишки становились солдатами. В медсанбат Кирилл прислал записочку:
«…Батя прямо распотрошил комбата за то, что тот приказал срубить молодые дубки для маскировки орудий. «Вы что же, — кричит, — лейтенант, забываете, что нам еще придется отстраивать все разрушенное фашистами? Дуб же крепкий материал, а вы его только зря срубили…»
Вот письмо от Вани Монастырева (мы уже широко тогда наступали):
«…Встретились с партизанами. Адъютант ихнего командира бригады рассказал: бились они с фашистами неделю. Кончились у них продукты. С последним мешком муки послали партизана в деревню хлеб испечь. Нет и нет его с хлебом. Поскакал комбриг с адъютантом в деревню. Смотрит, повозка разбита снарядом, в траве — окровавленные буханки хлеба. Вокруг дети и бабы, опухшие от голода. Смотрят не на убитого, а на хлеб. Вот-вот бросятся. Тут старушка вышла, говорит: «Бабы, это хлеб для партизан». Ничего больше не сказала. Собрали они буханки, передали партизанам.
Кончится, Максим, война, пойду я хлеб выращивать. Когда-то она, проклятая, все же кончится! …»
Да, так оно и было: все эти долгие годы, разрушая, мы думали о созидании. Солдаты на войне больше всего думают о детях да о хлебных нивах. К смерти, к уничтожению привыкнуть ведь не возможно.
Письмо с Украины:
«…Освободили вчера село, вернее, то что от него осталось. А осталось мало — трубы черные. Но девчата деревенские — вот народ! — танцы устроили. «Уйдете, — говорят, — и потанцевать не с кем будет».
Провожали нас утром дальше на запад, седая старушка все повторяла: «Возвращайтесь скорее с победой — строить, детей рожать, землю пахать…»
Помню я и другое: как перешли мы границу, как встречали нас освобожденные страны. Наверное, нет больше радости у солдата, чем нести людям счастье свободы и мира!
Вот письма из Польши:
«…Когда мы входим в город или село, мне кажется, что затмение кончается и вновь солнышко светит людям ласково…»
«…Поздравили мы нашего сына с наградой. Командующий Берзарин вручил Кириллу вчера лично орден Славы.
Бой был такой, что трудно сказать, как ребята выдержали. В живых остались Козлов и Кирилл».
«…Встретили наших девчат, были они в концлагере. Кровь стынет в жилах от их рассказов…»
Из Болгарии, от капитана Гришина:
«…Тут нас встречают, как родных. Они все помнят. Часто слышишь: «Шипка», «Москва»… Кажется, Максим, я тут до конца осознал, как это прекрасно — быть освободителем…»
Из Австрии:
«…Мужики серьезные, неласковые, встречают настороженно. Потом, присмотревшись, добреют. Тоже рады, что скоро войне конец…»
А это уже из Германии:
«…Старики и немки — молчаливые, выдержанные, вежливые — становятся в длинные очереди к солдатским кухням. Стоят тихо. Заберут котелок с борщем или кашей: «Данке шен» — спасибо, мол…»
Поздно ночью я бережно прячу фронтовые письма. Открываю окно — мой город спит. Тишина. Покой. А из головы у меня не уходят эти слова из письма Кирилла: «За каждого из наших, кто не дошел до Берлина, послал я по рейхстагу по одному снаряду. Боялся только, снарядов не хватит. Многих, Максим, мы потеряли на дорогах к Берлину…»
Утром иду к себе на завод, иду не спешно, люблю эти минуты, когда улицы заполняются рабочими. Вот стайка девчаток-хохотушек брызнула из общежития. Мальчишки в форме ПТУ шагают с достоинством… Ближе к проходной образуется мощный людской поток, и я чувствую, как к сердцу теплой волной приливает гордость за свое поколение, за всех своих соотечественников, за страну нашу.
М. Величко, полный кавалер ордена Славы, Герой Социалистического Труда.
Правда, 1975, 1 мая.
Об авторе