Многие партийцы испытывали ностальгию по «военному коммунизму» и Гражданской войне. Любимым времяпровождением на селе были воспоминания о горячих сражениях в компании старых товарищей за бутылкой спиртного.
Пьянство было настолько распространено, что партийные контролирующие органы не считали его слишком уж серьезным нарушением. Неформальное общение между членами коммунистической ячейки нередко сводилось к совместному распитию водки.
Слободской уездный комитет Вятской губернии писал в своем отчете: «Среди членов партии традиция пьянки у нас очень сильна. Наши коммунисты благословляют дочерей на свадьбу, выдают их замуж в церквах, женят своих сынов на дочерях попов, водятся с кулаками и абсолютно ничего не делают, кроме как проводить время вместе с другими членами ячейки». Такие коммунисты считали себя заодно с экономической «верхушкой» на селе, из-за чего в среде крестьян формировалось мнение, что коммунист — это собутыльник кулака.
Пьяный угар на селе во время нэпа имеет объяснение. В условиях неразвитости рынка самогон и алкоголь в целом стали в деревне суррогатом денег — спиртным рассчитывались за все. Эта традиция на долгие годы определила «теневую экономику» на селе. Наблюдение за одной из вологодских деревень в 1924 году выявило следующий факт: 52 двора по случаю 10 праздников потратили на самогоноварение 50 центнеров ржаной муки, а всего в среднем за год — по 10 пудов. В 1925 году советская власть в очередной раз воспользовалась опытом царского правительства и ввела государственную монополию на производство водки, составлявшей в 1927/28 хозяйственном году 12 процентов доходной части госбюджета. (Царизм, правда, результативнее «спаивал» подданных: в 1905 году прибыль от продажи спиртного составила 31 процент от доходов госбюджета).
«Поэт революции» В. Маяковский откликнулся на эти экономические показатели стихотворением «Кино и водка», призывавшим бороться с алкоголизмом как «социальным злом». К чести большевиков, следует сказать, что продажа водки сопровождалась активной антиалкогольной компанией, предусматривавшей ряд мер — от ограничений продажи спиртного (в праздничные дни, нетрезвым гражданам, малолетним и так далее) до введения с 1 сентября 1926 года в школьные программы уроков по антиалкогольному просвещению.
Когда Гражданская война подходила к концу, большевики еще выдвигали на первый план соответствующие их идеологии духовные ценности: аскетизм, самопожертвование, служение революции. В созданном пропагандой образе большевика главными чертами были скромность, отсутствие эгоизма, преданность делу партии. Однако в реальной жизни партийцы не всегда соответствовали этому идеалу. Этот вопрос приобрел особую остроту и актуальность в условиях нэпа. Высокопоставленные работники, секретари губернских парторганизаций и председатели исполкомов перестали скрывать свое привилегированное положение, полагая, что заслужили его в годы Гражданской войны.
В секретном письме «О борьбе с чрезмерной роскошью и преступным использованием служебного положения», адресованном всем губкомам в октябре 1923 года, ЦК РКП(б) указывал, что как центральные, так и губернские партийные организации «содержат целые парки автомобилей и упряжек без всякой служебной надобности», что «очень часто специальные вагоны отправлялись на южные курорты с единственной целью доставить одного пассажира на курорт».
Центральная Контрольная Комиссия была вынуждена признать эти случаи как широко распространенную практику. Ответственные работники зачастую пользовались государственным бюджетом как своим собственным, полагая, что эти привилегии положены им по должности. Они были уверены в том, что имеют полное право пользоваться всем имуществом, подпадающим под их контроль.
Центральный комитет партии был озабочен тем, что такой стиль жизни мог вызвать негативную реакцию в пролетарских массах. Поэтому местным (провинциальным) партийным работникам рекомендовалось не выставлять напоказ предметы роскоши. Власти пытались бороться с «онэпиванием». В это время в стране развернулась дискуссия, основным содержанием которой было осуждение бытовых приоритетов нэпа. Еще в октябре 1924 года Пленум Центральной Контрольной Комиссии, посвященный вопросам партийной этики, отметил: «Период НЭПа таит в себе опасность, особенно для той части коммунистов, которая в своей повседневной жизни соприкасается с нэпманами. Неустойчивые элементы начинают тяготиться режимом партийной дисциплины, завидуют размаху личной жизни новой нэпмановской буржуазии, поддаются ее влиянию, перенимают ее навыки, ее образ жизни».
В то же время партийная «верхушка» устраивала роскошные приемы в честь иностранных гостей. На одном из таких приемов (в связи с 200-летием Академии наук, отмечавшимся в 1925 году), по словам очевидца, «всех сразила жена Луначарского» (актриса театра и кино Е. Розенель). Она была «в дивном белом туалете, вся залита горностаем, в бриллиантах, на ногах серебряные чулки и туфли, расшитые серебром». По словам того же современника, «на обеде в Розовом мраморном зале музея Александра Третьего было сервировано восемь столов по 50 человек, прислано 150 лакеев, столы утопали в цветах, которые были не только в хрустальных вазах, были даже украшены кушанья. Икра стояла стофунтовыми бокалами. Целые фазаны в перьях. Вина потрясающие, шампанское лилось рекой. Обед стол 200 000 рублей».
Рабоче-крестьянская инспекция получала сотни жалоб о незаконном распределении квартир среди начальства. Проверка положения на текстильной фабрике во Владимире показала, что «рабочие и члены РКП встречаются обычно на собраниях как два враждебных лагеря, потому что коммунисты забрали себе все имеющиеся в наличии квартиры. Они держатся вместе и занимаются пьянством».
Нередко власть (в том числе и партийная) понималась ответственными работниками как превосходство над другими и как источник материального благополучия. В народном сознании коммунистические начальники стали восприниматься как преемники царских. Когда Агитпроп проанализировал вопросы, которые задавали рабочие во время собраний на московских фабриках и заводах, выяснялось, что чаще всего разговор заходит о тех, кто живет в роскоши и разъезжает в автомобилях: «Они (рабочие) называют таких советскими бюрократами и жалуются на то, что у партийных работников больше зарплаты».
Среди самих рабочих пребывание в партии почти никогда не ассоциировалось с какими-нибудь политическими программами или взглядами. Большинство коммунистов были полуграмотными людьми, поэтому интеллектуальные споры вождей о значении социализма или о том, можно ли построить социализм в одной стране, их не интересовали. Членство в партии являлось своего рода «страховкой на черный день».
Например, когда в Самарской губернии 244 члена партии оказались безработными. не имевшими никакой профессии, и им предложили приобрести какую-нибудь специальность, они отказались, так как считали, что партия обеспечит им занятость. В представлении таких коммунистов членство в партии было связано с освобождением от физического труда. Подобное мнение было распространено настолько широко, что сатирические журналы тех лет открыто публиковали куплеты на эту тему:
Партбилетик, партбилет, оставайся с нами.
Ты добудешь нам конфет, чая с сухарями.
Словно раки на мели без тебя мы будем.
Без тебя мы нули, а с билетом люди.
В сельской местности коммунистов было мало, и подавляющее большинство из них не только не понимало, что, собственно, называется социализмом, но и не знало, кто руководит их партией. Даже секретари парторганизаций, не говоря уже о рядовых членах, «думали, что партией руководит секретарь, его назначает ЧК, и что партией управляет Коминтерн под руководством товарища Зиновьева». На вопрос «Кто может быть коммунистом?» многие отвечали: «Тот, кто выполняет декреты Советской власти».
В основном сельские коммунисты происходили из деревенской бедноты. Они имели лишь начальное образование и сравнительно недавно вступили в партию. Многие из них не могли разобраться, в чем заключается социалистическое строительство. В письме ЦК РКП(б) губкомам отмечалось, что, например, в Донецкой губернии «коммунисты били своих жен за то, что те посещали партийные собрания». Центральный Комитет критиковал партийцев за приверженность привычкам Гражданской войны, стяжательство, превышение власти ради личной выгоды, низкую дисциплину.
Об авторе