К концу 1930 года власть достигла значительных результатов в насаждении колхозного строя. Несмотря на яростное сопротивление крестьянства, деревня сдавалась большевикам. Начинался новый этап наступления на «мелкособственнические инстинкты». Он закончился в 1932 году трагическим провалом аграрной политики ВКП(б) и массовым голодом, унесшим жизни миллионов людей.

Создание коллективных хозяйств при отсутствии опыта их управлением, недостатке специалистов и техники только усилило дезорганизацию в деревне. В колхозах установилась уравниловка, урожай свозился на общий заготовительный пункт, у крестьян частично изымался даже семенной хлеб. Все это лишало их материального стимула к труду. Многие переставали выходить на работу — отказывались трудиться даром.

Летом 1931 года партия выдвинула задачу поголовного обобществления скота с применением принудительных методов. В ответ начались массовые выходы крестьян из колхозов с требованиями вернуть им скот, инвентарь, часть посевов. Например, весной 1932 года в Раненбургском районе ЦЧО (Центральночерноземной области) заявления о выходе из колхоза подали 14 процентов крестьян. Они не выходили на работу и требовали от правления возвратить им лошадей, коров и инвентарь. Были выдвинуты лозунги «Долой колхозы!», «Да здравствует единоличник!». Милиция и органы ОГПУ стали выявлять зачинщиков и арестовали сто крестьян.

На окраинах страны шли не менее драматические процессы, во многом обусловленные тем, что присланные сюда «коллективизаторы» — коммунисты и комсомольцы, воодушевленные самыми благими намерениями, — не знали ни местных языков, ни местных обычаев. Это приводило к массовым драмам. Так, желание во что бы то ни стало загнать в гигантские коммуны скотоводов Казахстана обернулось настоящим восстанием, подавлять которое пришлось с помощью регулярной армии. Из подлежащих «коммунизации» и переходу на оседлый образ жизни 556 тысяч семей казахов 183 тысячи предпочли откочевать вместе со скотом на территорию Китая.

Планы, установленные для Узбекистана, предполагали резкое сокращение посевов зерновых культур и гигантский рост хлопковых плантаций. Это закрепило бы за республикой роль сырьевого придатка хлопкоперерабатывающих предприятий за пределами Узбекистана. Подобный план вызвал сопротивление местной партийной верхушки, которая постаралась довести до Кремля свой альтернативный план развития местного хозяйства. Фразу «Вы не можете есть хлопок» Сталин не простил первому секретарю А. Икрамову (отцу известного советского писателя К. Икрамова). Члены «группы Икрамова — Ходжаева» были обвинены в «буржуазном национализме» и расстреляны.

Глухое сопротивление села заставило ЦК пересмотреть прежние стандарты «сплошной коллективизации»: теперь она считалась осуществленной в тех районах, где в колхозы было вовлечено не 100, а 70 процентов крестьян. Тактика решительного наступления на село с последующей частичной корректировкой (которую запрещалось внутри партии считать «отступлением») продолжалась и далее. «Классовых врагов» вне колхозов теперь практически не оставалось. Пришлось бороться с ними внутри коммуны. 

6 и 10 мая 1932 года СНК СССР и ЦК ВКП(б) приняли совместные постановления «О плане хлебозаготовок из урожая 1932 года и развертывании колхозной торговли хлебом» и «О плане скотозаготовок и о мясной торговле колхозников и единоличных трудящихся крестьян». После выполнения государственного плана хлебо- и мясозаготовок и образования необходимых фондов (семенного и других) для колхозов допускалась торговля оставшейся продукцией по рыночным ценам. При этом план хлебозаготовок и мясозаготовок был сокращен. Отменялись все (как республиканские, так и местные) налоги и сборы с торговли колхозов и крестьян-единоличников. Их доходы от продажи на рынке продукции собственного производства не облагались сельскохозяйственным налогом, а с единоличников взималось не более 30 процентов доходов от торговли.

Однако даже уменьшенные хлебозаготовительные планы в условиях неурожая в ряде традиционно «хлебных» районов страны оказались невыполнимыми. В июле 1932 года, в первый  месяц нового урожая, заготовки были на 55 процентов ниже уменьшенного плана, утвержденного весной. В этих условиях власть снова начала проводить политику репрессий и административного нажима на деревню. Теперь под удар попали уже сами колхозы, которые часто находились в состоянии хронического полураспада. Сознание того, что «все вокруг колхозное, все вокруг мое» часто приводило к случаям присвоения общественной собственности. «Лекарство», как часто водилось в эту эпоху, оказалось более сильнодействующим, чем того требовала болезнь.

7 августа 1932 года в СССР появился закон об охране социалистической собственности, который приравнивал колхозную собственность к государственной. В народе он получил название «закон о пяти колосках». За воровство колхозного имущества в качестве наказания определялась высшая мера — расстрел с конфискацией нажитого, а при смягчающих обстоятельствах — лишение свободы на срок не менее десяти лет.

На очередном пленуме ЦК ВКП(б), состоявшемся в январе 1933 года, нарком юстиции РСФСР Н. В. Крыленко сообщил, что общее количество лиц, осужденных по закону от 7 августа 1932 года, составляет 54645 человек. Высшую меру наказания суд назначил в 2110 случаях (она была приведена в исполнение примерно в 1000 случаях).

22 октября 1932 года Политбюро приняло решение о создании на Украине и Северном Кавказе чрезвычайных комиссий с целью увеличения хлебозаготовок. Комиссию на Украине возглавлял председатель СНК В. М. Молотов, на Северном Кавказе — Л. М. Каганович, с 1932 года заведовавший сельскохозяйственным отделом ЦК ВКП(б).

В конце 1932 года на Северный Кавказ, Украину и Нижнюю Волгу Сталин направил чрезвычайные комиссии ЦК ВКП(б) по хлебозаготовкам, обладавшие правом применять массовые репрессии. Крестьяне пытались утаить от уполномоченных по хлебозаготовкам часть урожая, что расценивалось как злостный саботаж и вредительство, требующее введения чрезвычайных мер.

С помощью крайкомов и обкомов партии чрезвычайные комиссии провели ряд репрессивных мер по отношению к колхозам и деревням, которые «злостно саботировали» хлебозаготовки. Такие села и хозяйства заносились на «черную доску», к ним применялись методы экономической блокады: прекращение подвоза товаров, полное свертывание торговли, остановка кредитования, досрочное взыскание кредитов и других финансовых обязательств. Из крестьянских амбаров вывозили весь хлеб («до последнего зерна»). Органы ОГПУ очищали колхозы от «враждебных элементов».

В районы, где сопротивление села было наибольшим, Сталин, как правило, направлял самого жестокого и последовательного «коллективизатора» — Л. М. Кагановича, который наделялся чрезвычайными полномочиями, подкрепленными внушительными силовыми ресурсами. Особенно тяжкими последствия поездки Л. М. Кагановича оказались для крестьянско-казацкого населения Северного Кавказа. Там только за  1932 год было смещено 36 процентов председателей колхозов. Под давлением и руководством Кагановича бюро Северо-Кавказского райкома ВКП(б) осенью 1932 года приняло решение выселить на Север всех жителей трех казачьих станиц — Полтавской, Медведовской, Урупской! 45 тысяч человек были изгнаны. Население 12 крупных станиц подвергли частичному выселению за пределы края. Политическая проблема была решена, зато усугублена экономическая: переселенные сюда крестьяне из малоземельных деревень Нечерноземья не могли обеспечить столь же высоких урожаев, как изгнанные кулаки и подкулачники из черноземных областей.

Одним из символов и героев эпохи был объявлен 14-летний житель уральского села Герасимовка Павел Морозов, превратившийся в официальной советской мифологии в пионера-героя, разоблачившего отца-кулака и за это злодейски убитого вместе со своим 9-летним братом. Реальная история П. Морозова еще не расследована историками тщательно, но факты говорят о том, что это была скорее «бытовуха» в семье спецпереселенцев, чем политическое дело. Отец мальчика был не кулаком, а пьяницей (и в подпитии бил жену и детей) и «моральным разложенцем» (ушел из семьи к другой женщине). Но Морозова-старшего подвели под политическую статью. Павлик вряд ли мог быть единственным автором «сигнала»: одноклассники вспоминали о его редкой безграмотности. Кстати, в пионеры П. Морозова приняли уже посмертно… 

Несмотря на то что в 1931 — 1932 годах сократились валовые сборы зерна, хлебозаготовки возросли, поскольку была увеличена доля отчисления государству от собранного урожая. Крестьяне сдавали хлеб по ценам в 8 — 10 раз ниже рыночных. Средства, вырученные от экспорта зерна, шли на закупку промышленного оборудования. В 1930 году (при высоком урожае) за границу было продано 4,8 миллиона тонн зерна, в 1931 году (когда случился недород) — 5,2 миллиона тонн, а в 1932 году (в условиях начавшегося голода) — 1,8 миллион тонн.

Отобранное у крестьян зерно предназначалось в основном для поставок в Германию. В соответствии с советско-германским соглашением 1931 года в обмен на германские кредиты (более 1 миллиарда марок, которые фактически шли на оплату поставляемого немецкого оборудования) Советский Союз обязался снабжать Германию сельхозсырьем и золотом, добыча которого интенсифицировалась на Калыме и в Магадане руками все тех же спецпереселенцев и прочих «врагов народа».