Екатерина Вторая изменила облик столичной аристократии. Не зря 1770 — 1780-е годы часто называют «золотым веком российского дворянства». Правящий класс решительно менял свои привычки. Прежде всего, высший свет стал более европеизирован. Екатерина настойчиво распространяла мысль о том, что ее «дед», Петр Великий (с некоторых пор она смело называла себя внучкой первого российского императора), прорубив окно в Европу. Но «доекатерининская» Россия напоминала Европу лишь платьем и пышными балами.
Императрицу возмущало традиционное для россиян раболепие перед стоящими выше на иерархической лестнице. Сама государыня сравнивала свой выход к подданным с появлением «медузиной головы»: привыкшие к деспотическому обращению и насмешкам со стороны монарха дворяне «каменели» перед правящей особой, тогда как Екатерина стремилась сделать общение с подданными непринужденным, а соблюдение субординации — не исключающим возможности оживленного разговора и даже вежливого спора. Известен случай, когда императрица наградила статс-секретаря А. В. Храповицкого усыпанной бриллиантами табакеркой за его нелестное замечание в ее адрес. Храповицкий позволил себе критически заметить в присутствии императрицы, чем-то сильно разгневанной, что «зря матушка расходилась». Екатерина Алексеевна услышала его слова, вызвала к себе в кабинет и вначале сурово отчитала, чтобы впредь не смел так говорить о ней в присутствии других, но затем вручила ему табакерку и уже спокойно посоветовала: «Если заметите мою неосторожность, не выражайте явно своего неудовольствия и не высказывайте замечаний, но раскройте табакерку и понюхайте; я сейчас пойму и удержусь от того, что вам не нравится».
Государыня своим примером демонстрировала подданным, что подлинный аристократ должен относиться без спеси к низшим и без раболепия к высшим. По ее мысли, это давало возможность дворянам выработать, правильно сформулировать свое мнение и донести его до сведения монарха. Чтобы добиться перемены в поведении подданных, императрица стремилась изменить их мышление. Екатерина Вторая разделяла идеи философов-просветителей, полагавших, что раскрытию личных качеств человека способствует просвещенность и утонченность вкуса.
Своих придворных охарактеризовала сама Елизавета: «все были невеждами: можно было побиться об заклад, что лишь половина общества еле умела читать, и я не очень уверена в том, чтобы треть умела писать». Безусловно, это замечание не полностью соответствует действительности. Однако нельзя не отметить, что потребность в оценке произведений искусства и философских теорий появилась у значительной части дворян именно в екатерининское время. Распространилось убеждение, что только человек, обладающий такой потребностью, может считаться настоящим дворянином и принимать участие в государственных делах, приносить пользу высшей власти.
Взгляды императрицы разделяли многие. Например, защитник дворянских прав и вольностей князь М. М. Щербатов нередко высказывал даже более радикальные идеи. Он добивался для дворян новых привилегий, но и требования к ним предъявлял чрезвычайно высокие: дворянский титул нужно отрабатывать на государственной службе. Если же дворянин не обладает ученостью, деловитостью и эстетическим чувством, то его надо лишить дворянского звания.
Другой поборник дворянской вольности, поэт А. П. Сумароков, высказывался более критично:
Какое барина различье с мужиком?
И тот, и тот — земли одушевленной ком.
И если не ясней ум барский мужикова,
То я различия не вижу никакого.
«Золотой век» русского дворянства отличает гротескное смешение старого и нового. Многие ценители искусства оставались угнетателями по отношению к своим крепостным. Например, пензенский помещик Николай Еремеевич Струйский коллекционировал орудия пыток и проверял их действие на своих крестьянах. В историю же он вошел как несостоявшийся поэт и близкий друг художника Ф. С. Рокотова, написавшего портрет второй жены Струйского, Александры Петровны, одной из самых красивых русских женщин 18 столетия.
В это время появляется мода покровительствовать наукам и искусствам, окружать себя прекрасными вещами, создавать богатые коллекции. Представители столичной и провинциальной знати заводили частные библиотеки, включавшие сочинения как отечественных, так и иностранных, преимущественно французских, авторов. Многие дворяне по примеру царицы сами брались за перо.
Екатерина Вторая не скрывала своего раздражения показным «европейством». На балы и маскарады она тратила меньше средств, чем ее предшественница — «веселая Елисавет». Граф Н. И. Панин часто жаловался друзьям на скупость императрицы, которая не любит устраивать пышных пиров. Несмотря на это, Екатерина все же любила балы и маскарады, хотя и уделяла им мало времени. Одаренная от природы красивой фигурой, императрица любила подчеркивать ее, одеваясь на маскарадах в мужскую одежду. Женские платья той поры выгодно выделяли и узкую талию, и пышный бюст, но облегающий мужской костюм давал возможность показать все достоинства фигуры и стройность ног. На маскарадах Екатерина Вторая долго затмевала придворных дам. И все же Панин дал Екатерине верную характеристику. Она действительно отличалась экономностью, граничащей со скупостью, особенно в отношении пиров. Сама она обычно съедала на обед скромный кусок говядины с соленным огурцом и никаких изысканных кушаний готовить себе не приказывала.
Богатейшим аристократам приходилось мириться с нравами государыни. Роскошные пиры они устраивали в частных имениях. Чтобы торжество казалось более пышным, к застольям приглашалось большое количество гостей. Допускались даже простые горожане. Пиры напоминали спектакль, в котором каждому блюду отводилась своя роль. Званые обеды и ужины состояли из нескольких «перемен». Первая обычно включала супы и похлебки (до 12 видов), вторая — салаты, соусы и сотни разнообразных закусок: соловьиные языки, «селедочные щеки», рулады из кроликов, голубятина с раками, окуни с ветчиной и так далее. В третью подавали жаркое: фазаны с фисташками, куропатки с трюфелями, мясо дикой козы и так далее.
По большим праздникам дворяне созывали простой народ, выносили на улицу жаренных быков с золоченными рогами, устраивали фейерверк. Знатные гости ужинали с хозяином во дворце. Ужин сам по себе порой становился зрелищем: по окончании трапезы звучал гонг, и столы с остатками кушаний уходили под пол через внезапно распахнувшиеся люки.
Обед мог проходить и на свежем воздухе — в саду, искусно украшенном зелеными насаждениями. Кусты образовывали запутанные лабиринты, причудливые галереи, беседки со столами, сервированными дорогой посудой. Нередко в саду устанавливали «обманки» — картины, выполненные крепостными художниками настолько правдоподобно, что издали изображенные на них фигуры казались реальными. Так, гостя, спустившегося по садовому лабиринту к ближайшему пруду, могла ждать «обманка» — обнаженная нимфа, сидящая у воды и расчесывающая волосы.
У князей Безбородко одна из стен столовой по завершению пира отодвигалась, и перед гостями возникал цветник, словно приглашающий отдохнуть после застолья.
Скаредная, когда дело касалось развлечений, императрица демонстрировала щедрость в тех случаях, когда требовалось вознаградить кого-либо за верность. За 1760-е годы государыне удалось окружить себя множеством способных людей, которым она давала ответственные или опасные поручения. Многие из таких преданных слуг трудились бескорыстно.
Одно из доверенных лиц Екатерины Второй — Яков Сиверс, в 1764 году поставленный губернатором Новгородской губернии, самой большой в империи. Расположенная на границе с Польшей, Финляндией и Швецией, эта губерния играла важную роль как в хозяйственном, так и в геополитическом смысле. Здесь находились древнейшие центры русских промыслов и национальной русской культуры — города Великий Новгород, Копорье, Ладога, Архангельск. Но, несмотря на свое значение, край оставался неизученным и управлялся плохо.
Перед назначением губернатора императрица провела конкурс, в котором участвовали 30 претендентов на эту должность. Екатерина остановила свой выбор именно на Сиверсе. Изучив экономическую науку в Англии, он зарекомендовал себя блестящим управленцем в России, неоднократно предлагал проекты по бескровному усмирению мятежей среди крестьян и рабочих, справедливо критиковал недостатки российской экономики. Реально оценивая ситуацию в России, Сиверс не предлагал отменять крепостное право, однако выступал против чрезмерного оброка, неограниченных повинностей и так далее.
Сторонник роста промышленности, Сиверс в то же время отвергал индустриальную гонку, признаки которой в России уже отмечались в 18 веке. Молодого губернатора возмущало, что некоторые заводчики требуют от крепостных добывать угля втрое больше, чем можно реализовать. Перепроизводство, считал он, неразумно, кроме того, жестоко по отношению к рабочим. Сиверс составил карту Новгородской губернии, провел изучение ее ресурсов, выяснил условия жизни местного населения, развернул в крае обширное каменное строительство, а в годы пугачевского бунта сумел удержать народ от волнений. Позднее, в 1775 году, императрица вызвала Сиверса из Великих Лук, где он принимал меры по борьбе с чумой, в Петербург, чтобы совместными усилиями спланировать губернскую реформу.
Однако главную роль во внешней и внутренней политике России играли те приближенные государыни, которые были ее фаворитами. На вторую половину 18 века приходится расцвет фаворитизма в России. Екатерина Вторая знала, что нравится мужчинам и использовала свое обаяние, чтобы направлять их обожание в необходимое для управления государством русло. Наиболее перспективные и полезные для государства личности, к которым императрица испытывала интерес, награждались ее любовью. По этому поводу Екатерина заявляла: «Изучайте мужчин, учитесь пользоваться ими, (…) идите даже на край света в поисках истинно преданных людей».
Почти 10 лет фаворитом государыни оставался генерал-лейтенант Григорий Орлов, но его непостоянство и дерзкое поведение привели к охлаждению их отношений. В начале 1770-х годов Екатерина отдалила от себя Орлова, но так и не сумела справиться со своими чувствами к нему, о чем знали все ее последующие фавориты.
Брат Григория Орлова — Алексей — никогда не состоял в фаворитах государыни, хотя молва упорно приписывала им общего ребенка, которому будто бы дали фамилию Чесменский. А. Г. Орлов сделал блестящую карьеру при дворе, а затем уединился в своем имении, где вывел новую породу лошадей — знаменитых орловских рысаков.
В 1773 году его место занял Григорий Потемкин, самый талантливый из помощников, которые когда-либо окружали императрицу. Много лет при решении ряда государственных вопросов она опиралась на поддержку Потемкина. Граф, а затем и князь, Потемкин приобрел огромную власть, которой часто пользовался в личных интересах, запугивая придворных интриганов и умножая свое состояние. Он оставался при государственных делах до конца жизни, но в последние годы не состоял в числе фаворитов государыни. Очередных любовников для императрицы Потемкин находил сам. С 1776 по 1786 год Екатерина сменила семерых, но ни с одним, по ее собственному признанию, не испытала настоящего счастья.
В их число входили: П. В. Завадовский (с ноября 1776 года по июль 1777 года), С. Г. Зорич (с июня 1777 года по июнь 1778 года), И. Н. Корсаков (в 1778 — 1779 годы), А. Д. Ланской (с апреля 1780 года по июль 1784 года), Мордвинов (май — июль 1781 года); А. П. Ермолов (с февраля 1783 года по июнь 1786 года), А. М. Дмитриев-Мамонов (июль 1786 — ноябрь 1789 года) и П. А. Зубов (с июля 1789 года по ноябрь 1796 года). Платон Зубов не был найден для государыни Потемкиным, но «попал в случай» благодаря личным стараниям и помощи графа Н. И. Салтыкова. Некоторые историки полагают, что список любимцев императрицы был гораздо длиннее (туда небезосновательно заносят В. Я. Левашова, Н. П. Высоцкого и других), но прочие фавориты ничем особенным себя не проявили.
Фаворитизм при Екатерине Второй резко изменился по сравнению с предшествующей эпохой. Ничего подобного «бироновщине», как во времена Анны Иоанновны, в годы правления Екатерины Второй не наблюдалось. Императрица не позволяла своим избранникам оказывать влияние на политику. Даже Потемкину она доверяла лишь отдельные сферы государственного управления, при этом самый влиятельный из ее любовников оставался подотчетным государыне. Единственное, что она прощала своим любимцам, казнокрадство, власть же она ревностно оберегала.
Об авторе