Архив категорий О людях в годы Великой Отечественной войны

4 августа. Вот и пришел мой первый день работы в колхозной бригаде № 3, куда меня назначили. (Коммунистка Московской деревообделочной фабрики А. Г. Гуськова была послана работать агитатором в Братовщинский колхоз Пушкинского района Московской области). Мотыжили картофель. Я пришла в семь часов утра к месту сбора бригады и никого не застала — сидит только бригадир Кувшинчикова. Потом стали по одной подходить женщины. Кто в восемь часов, кто в девять, а некоторые даже… в десять часов! Познакомилась со всей бригадой. Двадцать восемь человек. Два звена.

— Ты что пришла — работать к нам или газеты читать? — спросили меня. Услышала чей-то голос со смешочком: «Она пришла глядеть, как мы работаем…»

Я ответила: «Пришла к вам работать до конца уборки. Найдем время и газеты почитаем!» Удивились. Этот первый день на меня произвел невеселое впечатление. Работают неорганизованно. Нет индивидуальной сдельщины. Одни ворочают, другие прячутся за их спины, а трудодни записывают всем одинаковые. После обеда долго не могли собраться, начали работать только в четыре часа — все ждали: вот Дуняша подойдет, вот Нюши еще нет, подождем Паню…

После работы читала сообщение Информбюро и боевые эпизоды. Слушали хорошо.

5 августа. Провела беседу о дисциплине. Читала статью из «Правды». «Железная дисциплина — залог победы над врагом». Женщины стали откровеннее. Выявили недостатки: не дается задание бригаде с вечера; работа звеньевых обезличена, нет учета работы, нет правильных взаимоотношений бригадиров со звеньевыми. Давно не было бригадных собраний. Лодырям удобно прятаться — никто их не клеймит, словно не замечают. А хороших работниц никто не похвалит.

6 августа. Мотыжили картофель. Колхозницы все больше рассказывают о недостатках в бригаде и в колхозе. Нравится им, что я работаю вместе с ними. Да и я поняла, как это важно. Когда сообща работаешь, любой вопрос можно смело решить — ведь с ними вместе все переживаешь: усталость — переживаешь, руки-ноги болят — переживаешь, кушать хочется — переживаешь… Это полезно. Я прихожу в поле раньше всех. Заметила: тем, кто явился после меня, стало неудобно — проходят застенчиво, бочком. Провела сегодня беседу, читала из газеты «Московский большевик» статью «Организация и учет труда в колхозе имени Максима Горького». Это хороший колхоз. Там порядок. Ну пошли разговоры: «А нам бы так! Мы разве не можем?» «Конечно, можем», — отвечаю… Решили провести бригадное собрание и перестроить работу в своем коллективе.

7 августа. Вот и состоялось наше бригадное собрание. Вечером — во время перерыва… Пригласили председателя колхоза товарища Громова. Он рассказал о задачах колхоза в период уборочных работ. Завтра начало жатвы. Обсудили, как и чем жать. Срок — восемь дней. Руками надо убирать. Сначала заохали: восемь дней — немыслимо! Поговорили начистоту. Много было острых вопросов. Я не останавливала — пусть наговорятся досыта, пусть не останется неразрешенных вопросов. Решили убирать сдельно по участкам. Набили колышков — это участок Самариной, это — Вдовиной… Говорю подругам: «Так мы увидим и лучших, и худших». Многие возражали, кипятились: мол, мы все одинаковые — зачем дробить? Мы вызвали на соревнование бригаду № 2.

8 августа. Первый день уборки урожая. Вышли в семь часов утра все как одна. До обеда я помогала бригадиру, потом ставили стойки, снопы и помогала жать звеньевой. После обеда я встала на участок заболевшей колхозницы и сжала 6 соток. Сама себя похвалила: ведь я последний раз жала пятнадцатилетней девчонкой, а было это годков двадцать назад.

В вечерний перерыв читала о зверствах гитлеровцев на Дону. Вечером подвели итоги дня. Особо отличились Морозова Е. И. — сжала 12 соток, а также Шишкова, Качелкина, Налетова.

9 августа. Поле прямо горело под сорняками. Я своим глазам не верила: вышли все рано-рано, да еще корили друг дружку: «Почему не зашла за мной, почему не постучала в окошко, опередить меня хочешь!» Морозова сжала 13 с половиной соток, Дунаева — 12, Дмитриева — 13. Я выполнила норму на 110 процентов.

10 августа. Жали рожь. Работали еще горячей вчерашнего. Морозова по своей инициативе привлекла на жнитво пять домашних хозяек. По 15 соток многие сегодня сжали. Я стараюсь не отставать от других, хотя и побаливает с непривычки поясница. Выработала норму на 145 процентов. Читала сообщение Информбюро и рассказ «Жена» Елены Кононенко из «Правды».

11 августа. Вышла в поле в пять часов утра. На ржи еще лежала роса. Одна за другой подходили жнеи. Ну и кипела же нынче работа! Даже 66-летняя колхозница Степанова не отставала от других. Сегодня лучшие жнеи по 17 соток выработали. Я выполнила норму на 150 процентов. Женщины хвалили: «Э, матушка, да ты не только рассказывать умеешь — ты и жать горазда…»Вечером читала сообщение Информбюро, статьи «В кубанской степи» и «Южнее Воронежа».

12 августа. Сердце радуется, как кипит работа. Бригада решила сжать рожь на два дня раньше срока. Работали до поздней ночи. В темноте перекликались довольные голоса: «Сколько?» — «Восемнадцать соток!» Пришел председатель. Кричит: «Идите домой — руки порежете». Так распалились, что уходить не хотели. Сегодня я сжала 18 соток.

13 августа. Решающий день. Многие не пошли даже обедать. Всех беспокоила одна и таже мысль: а вдруг не кончим сегодня, не сдержим слова? В обеденный перерыв читала об ожесточенных боях на юге, и как бы в ответ на это еще жарче закипела работа. Восемь часов вечера — сжаты последние колосья. Итак, сжали рожь в шесть дней! Все как одна тридцать пять женщин присели на лужайке. Лица довольные, улыбающиеся. И сами себе не верим. «Наверное, скоро свету конец, — говорит в шутку колхозница Болтушина Прасковья Федоровна, — когда это было видано, чтобы за шесть дней всю рожь руками сжали, ведь в прошлом году три недели ходили, замучились и выжинали по пять — шесть соток».

Послышались голоса: «Ну, Настя, зови председателя, пускай баранки нам покупает!» Пришел председатель. Поблагодарил нас и рассказал об очередных, не менее важных работах — о молотьбе и севе.

Как хорошо у меня на душе! И уж все колхозницы мне как родные. Они ведь теперь ко мне и горе, и радость несут. Извещение о гибели мужа пришло — ко мне, ребенок захворал — ко мне, поссорились — ко мне, неясно в газете что-нибудь — ко мне.

Да ведь и сама я мать троих детей, жена фронтовика, все, что они переживают, мне и самой близко и понятно.

Каждая колхозница живет сейчас одной мыслью с фронтом, хочет все силы отдать, чтобы скорей разгромить врага. Скоро мне возвращаться на фабрику. Жалко расставаться с бригадой.

«Настя, мы тебя не пустим», — говорят мне колхозницы. Вспоминаю, как в первый день нашего знакомства те же женщины смотрели на меня настороженно и спрашивали: «Ты зачем к нам пришла?»

А. Г. Гуськова.

Правда, 1942, 13 сентября.

Наш 366-й гвардейский полк тяжелой самоходной артиллерии громил гитлеровских поработителей в Югославии. Особенно памятен мне бой за город Заечар, расположенный в горной долине. Фашисты установили на его узких улицах пушки, создали крепкую оборону. Конечно, наша могучая техника могла бы подавить позиции оккупантов огнем и гусеницами. Но тогда неминуемо порушили город. Что же предпринять?

Любимец полка командир батареи гвардии капитан Михаил Скрябин предложил дерзкий план. Его приняли.

И вот я в самоходке комбата. На ее броне — автоматчики. Мы скрытно обходим город и с тыла врываемся на улицы. Для гитлеровцев это было неожиданно. Самоходка успела раздавить несколько орудий, пока противник опомнился и начал отстреливаться. Тогда открыли огонь и мы. Автоматчики, прикрываясь самоходкой, довершили дело…

В стане врага началась паника. Наша пехота под прикрытием артиллерии пошла в атаку и скоро ворвалась в город. Надо ли говорить о той волнующей встрече, которую нам устроили жители Заечара! Она, как и на всей югославской земле, была сердечной, братской.

Какова судьба нашего героя? Кавалер многих боевых орденов москвич Михаил Скрябин погиб в бою за освобождение венгерского города Секешфехервара. Хотелось, чтобы жена и дети героя знали, что мы, однополчане, помним и чтим его память.

Л. Литинецкий, старший лейтенант запаса.

Правда, 1971, 6 мая.

Это было в сентябре 1944 года. Наша дивизия в составе 4-го Украинского фронта стремилась захватить важные карпатские перевалы. А там — Чехословакия!

Наблюдательный пункт артиллерийского дивизиона расположился на высотке. Отсюда открывалась панорама боя. Впереди — широкая долина, которая переходила в гряду гор. У подножия их раскинулось занятое нашей пехотой село Чарне. Оно в огне и дыму от разрывов фашистских снарядов. Прямая трехкилометровая дорога в село просматривалась противником и была тоже под обстрелом.

Бой за переправу начался ранним утром. Дерзким броском левый фланг дивизии вклинился в оборону гитлеровцев. Они ответили яростными контратаками.

В разгар боя фашисты бросили против наших передовых подразделений более десятка танков. Положение становилось крайне напряженным. И тут командир взвода 1-й батареи старший лейтенант К. Каркусов получил приказ: выдвинуть обе пушки на западную окраину Чарне. Но для этого надо проскочить злосчастную трехкилометровую дорогу!

Мы следим за храбрецами. Вот выехала первая машина с орудием и птицей понеслась. За ней — вторая. Противник открыл по машинам ураганный огонь. Водители Леонов и Асеев не дрогнули. Вот и село… Но что там на дороге? Да ведь это же два разбитых вражеских танка и орудие! Не проехать. Но Каркусов мгновенно нашел объезд.

— Вперед! — крикнул он, прыгая в машину.

Пролетев через канавы и воронки, расчеты ворвались в село. На месте их минутной задержки поднялся дым от разрывов снарядов. Поздно! Машины артиллеристы оставили возле последних хат, орудие же на руках под пулеметным огнем противника выдвинули на прямую наводку.

Тем временем фашистские танки полным ходом приближались к нашей пехоте. Артиллеристы подпустили их на близкое расстояние и открыли огонь. Два танка загорелись. Остальные разделились на две группы и пошли на орудия.

Наши пушки были установлены удачно: фашистские танки неизбежно подставляли свои борта под удар то одного орудия, то другого. Расчеты сержантов Каирова и Колотова заставили гитлеровцев отступить, оставив еще два подожженных танка.

Я рассказал только один эпизод, героями которого были Казбек Каркусов и его славные артиллеристы. Подобных подвигов в нашей дивизии в боях за Карпаты и во время освобождения Чехословакии было много.

С войны К. В. Каркусов вернулся в Южную Осетию с тремя боевыми орденами и пятью медалями.

В. Бурлака.

Правда, 1971, 6 мая.

Сказать о них звери — мало. Фашист — больше, чем зверь. Это изверг. Людоед.

Кровь, человеческая кровь, истребление людей — вот что питает фашиста, вот что держит его на ногах.

Мы никогда не простим кровавому Гитлеру смерть наших отцов и матерей, истязания наших сестер и жен, убийство наших детей! Никогда! Мы отомстим, отомстим за все!

Город Т. издревле мирный русский город. Здесь бывал Пушкин. Здесь люди жили мирно. Здесь вырастал русский мастеровой народ.

Мы прошли по улицам города. Нам не забыть, что сделали с ним гитлеровские стервятники. Нам не простить им этого вовек!

Груды развалин вместо домов. Пепелища вместо улиц и площадей. Здесь не было ни военных объектов, ни воинских частей. Но это ли могло остановить фашистских коршунов?

Вот школа. Здесь учились дети. Сюда они собирались на пионерские вечера. Здесь проходило их счастливое детство. Ее — школу — избрали фашистские летчики своей мишенью. Разбиты стены. Снесена крыша…

Вот аптека. Почта. Кино. Городской театр. Что стало с этими мирными учреждениями? Они разрушены до основания. На них фашисты сбросили свой смертельный груз. Под обломками этих зданий погребены десятки невинных людей.

Вот больница и городская поликлиника. Гитлеровские негодяи, воздушные дьяволы отлично видели санитарные знаки. Они прекрасно знали, что здесь лежат больные, беспомощные люди. Но их ли, этих двуногих зверей, могло это остановить! Они, как хищники, обрушились на эти здания. На них они сбросили свои бомбы. Изверги! Разве их могло что-нибудь усовестить? Да и можно ли говорить о головорезе с совестью? Мастера живодерского дела, они справляли свое кровавое пиршество с дьявольским хладнокровьем и спокойствием. Но и этого им казалось мало. На самолетах они гнались за убегающими женщинами, детьми, стариками, строча по ним из пулеметов.

Вот лежит еще не остывший труп работницы Кузнецовой. Вот труп старика с пробитой головой. Рядом три трупа детей.

Вот работница Мария Лебедева. Фашисты разрушили ее дом. Они убили ее двух детей. Они сожгли ее стариков.

Мы видели, как, обливаясь слезами, обезумевшие от горя матери разыскивали под обломками домов своих детей. Мы слышали предсмертные стоны стариков…

Когда смотришь на наши советские деревни, где побывали гитлеровские живодеры, кровь стынет в жилах.

В селе М. они пробыли только три дня. Могучим ударом их вышибли из села. Но что они натворили за эти три дня! В селе не осталось ни одного целого дома. На улицах валяются тысячи разодранных книг. Они не успели предать их огню. Магазины и склады разграблены. У колхозников фашисты забрали не только весь скот, но и все теплые вещи, вплоть до детских валенок и байковых платьев.

Но и этого им было мало. Душа фашиста жаждет крови, человеческой крови! Они согнали в церковь больше ста стариков, не успевших уйти из села, и три дня пытали их. Они им не давали есть. Каждый день фашисты угрожали им смертью. И наверняка расстреляли бы этих невинных людей, но сделать этого они не успели. Раньше, чем они осуществили это кровавое злодеяние, их вышибли из села. Но даже в момент своего бегства фашисты не могли смириться с тем, что старики остаются нетронутыми. Они открыли огонь из пулеметов по церкви, где взаперти сидели старики. Негодяи убили и ранили несколько человек.

На улицах М. мы видели трупы убитых и замученных колхозниц.

Над пленными красноармейцами гитлеровцы издеваются с дьявольской изощренностью. Они колют их штыками, бьют прикладами.

Наши войска выбили только что фашистов из деревни В. Вот что рассказывает лейтенант Кузнецов, который был выручен своими товарищами из фашистского плена:

— Я был тяжело ранен. Лежал без сознания. Когда наше подразделение отошло на новый рубеж, меня схватили фашистские бандиты и бросили в сарай. Вскоре сюда же бросили еще одного тяжелораненого красноармейца. Оба мы истекали кровью. Не перевязать друг друга нам категорически запретили. Невыносимо хотелось пить, но пить нам не дали. После долгих, ужасных издевательств над нами фашисты принесли помои и вылили их в свинячью кормушку. Сюда же они впустили свинью. Сначала к кормушке они подвели свинью, а потом подтащили нас и заставили пить вместе со свиньей…

Когда наша часть выбила фашистов из деревни, лейтенанта Кузнецова нашли чуть живым. Тело красноармейца Б. было уже бездыханным.

Все эти злодеяния взывают к мщению. Биться, биться до последнего вздоха, биться, пока не будет уничтожен последний гитлеровец на нашей священной земле!

Шопан Конуспаев, старший политрук, депутат Верховного Совета СССР.

Правда, 1941, 5 декабря.

Енакиевский завод, где я работал заместителем начальника мартеновского цеха, на третий день войны получил важное оборонное задание: освоить сложнейшую по составу и по своим механическим свойствам танковую броню. Срок — пять дней. В обычное время только изучение толстой инструкции по выплавке этой стали потребовало бы полмесяца. Надо было переделать всю технологию. Выстроить сушила для сыпучих материалов, задаваемых в печь, — сталь не терпела влаги. Надо было вырыть колодцы для медленного охлаждения слитков — на сквозняке сталь «простуживалась». Надо было перестроить мышление — и свое, и подчиненных. Мы знали, что до сих пор эту сталь варили в особых печах малого тоннажа, так называемых «кислых», варили особым способом, в замедленном темпе. А наши печи были обычного типа, на основном поду и гораздо крупнее.

Надо было… Нет, нельзя перечислить все, что надо было. Но через неделю печи выдали первую плавку стали, годной для танковой брони. И с этого дня сталевары, наращивая производство даже под бомбежками и обстрелами, выплавляли эту сталь и снабжали ею танковые заводы. Сталь была зашифрована буквами «СФ», что означало «смерть фашизму». Вскоре была освоена еще более сложная марка броневой стали — «СФ-2».

А потом трагедия. В октябре завод, как и остальные металлургические предприятия юга, был остановлен, его оборудование демонтировано и отправлено на восток страны.

Погас Донбасс. Теперь вся тяжесть освоения и выполнения заказов оборонной промышленности легла на предприятия, расположенные в восточных районах. Это мощные комбинаты, но их было немного: Магнитка, Кузнецк, Нижнетагильский.

Директор Магнитки Г. И. Носов говорил:

«Никогда даже в мыслях у нас не было, что на нашем комбинате придется плавить броневую сталь. Нигде в мире никто и не пытался это делать в больших печах. Но труднейшую задачу надо было решать быстро, так же быстро, как развертывались события на фронте».

Освоить броневую сталь в таких больших агрегатах, как магнитогорские, было еще труднее, чем на юге. Ее требовалось не только выплавить, но и прокатать. Стана для этого не было, его еще везли с юга, а здание для стана только строили. И тогда заместитель главного механика комбината Николай Андреевич Рыженко предложил невероятное — катать броневой лист на блюминге, который к такой операции не приспособлен и на такие огромные напряжения не рассчитан.

Блюминг был один, через него проходили все выплавленные стальные слитки, и, следовательно, в случае неудачи Магнитогорский комбинат, основной поставщик оборонной промышленности, будет остановлен. Большой риск…

Все же директор комбината Григорий Иванович Носов взял на себя эту огромную ответственность. Изучив доводы «за» и «против», лично проверив расчеты, он дал команду приспособить блюминг для прокатки броневой стали. И впервые в истории мировой металлургии блюминг стал катать броневую плиту.

Задача массового изготовления брони была решена. В Магнитогорск прибыли люди и оборудование с 34 заводов, и комбинат в планомерно нарастающем темпе стал поставлять военной промышленности кроме броневой плиты еще 30 марок оборонных сталей.

Плечом к плечу с Магнитогорским шел и его младший брат — Кузнецкий комбинат. Здесь также освоили выплавку броневого металла в 185-тонных печах и прокатку его на блюминге. За 35 дней был сооружен новый термический цех для обработки броневого листа, оборудованный по последнему слову техники.

Вообще в годы войны строили невероятно быстро. Доменную печь на Магнитке воздвигли за шесть месяцев. Правительственная комиссия во главе с академиком И. П. Бардиным отметила в акте: «В практике строительства не было случая постройки доменной печи в такой короткий срок… Качество строительства всего комплекса доменной печи № 6 отличное».

За один лишь 1942 год на заводах востока построили и ввели в действие 4 доменные и 22 мартеновские печи, 31 электропечь, 16 прокатных станов, 4 коксовые батареи.

И это в обстановке войны, в тяжелых бытовых условиях, при всех затруднениях в материально-техническом снабжении! Строительные работы велись круглосуточно, при любой погоде. Непрерывно расширялись действующие предприятия, воздвигались новые. Вступали встрой металлургические заводы в Челябинске, Узбекистане, в Комсомольске-на-Амуре.

Призыв создать непробиваемую броню и всепробивающий снаряд нашел самый горячий отклик в сердцах металлургов.

Интересно свидетельство врага. Командующий 2-й танковой немецкой армией генерал Гудериан писал: «Наша легированная сталь, качество которой снижалось из-за нехватки необходимого сырья… уступала легированной стали русских».

Высокий патриотический накал стимулировал напряжение всех физических и творческих сил советских тружеников.

Когда Государственный Комитет Обороны потребовал удвоить выпуск снарядов, на Магнитке и в Кузнецке разработали новую технологию их производства вне обычного заводского потока.

А марганцевая эпопея! Кто забыл о ней — пусть вспомнит, кто не знает — пусть узнает.

Основные источники снабжения металлургических заводов марганцевой руды были отрезаны. Без марганца, как известно, нельзя выплавить ни чугуна, ни стали. Гитлер заявил, что дни Советской России сочтены, поскольку ее заводы остались без марганца. Он не знал, что в действие были введены местные залежи. Разрозненные, бедные содержанием, они были неэкономичны для разработки в мирное время. Но война произвела переоценку ценностей. Срочно были налажены и добыча руд, их доставка на заводы.

Когда угроза марганцевого голода нависла над доменными печами Магнитки, сюда было направлено воинское подразделение, подготовленное для действующей армии, и воины, почти не зная отдыха, денно и нощно доставляли руду к печам, обеспечив их бесперебойную работу.

Не остались в долгу перед Родиной и небольшие уральские заводы, доставшиеся нам в наследство от дореволюционного периода. Многие из них были обречены на снос как морально устаревшие и потому не реконструировались.

Взять хотя бы Чермозский металлургический завод. Расположенный на берегу Камы, в ста километрах от железной дороги, он работал «по-берложьему». Зимой, когда завод бывал отрезан от остального мира бездорожьем, продукцию здесь собирали на складах, а во время навигации отправляли металл и завозили сырье.

Таким завод дожил до сорок первого года. Война переменила этот ритм. Появились мотовозы, был механизирован ряд процессов, и завод стал выплавлять металл для обороны. Пластичное, как медь, уральское железо шло на изготовление патронных гильз. Теперь уже чермозский металл не ожидал месяцами навигации, грузовые машины бесперебойно доставляли его по проложенной автомобильной трассе.

Недавно я побывал в Чермозе. На дне широко разлившегося рукотворного Камского моря покоится теперь площадка, где стоял завод, и только старожилы вспоминают о тех днях.

В другие уральские заводы война вдохнула жизнь надолго. Реконструированные и расширенные, они до сих пор находятся в строю, поставляя добротный металл, слава о котором гремела еще в петровские времена.

Велик был подвиг фронта, но и подвиг тыла велик. За трудовые победы награждались так же, как и за военные. Люди — орденами и медалями, предприятия — знаменами Государственного Комитета Обороны. Всей стране стали известны тогда имена сталеплавильщиков Кузнецка — М. Привалова, М. Буркацкого, А. Чалкова и А. Лаушкина и магнитогорцев — В. Захарова, М. Зинурова и И. Семенова.

Социалистическое соревнование за помощь фронту, развернувшееся по призыву ЦК партии в апреле 1942 года, гласность его и значимость вдохновляли людей. Это соревнование перекинулось и в освобожденный Донбасс, восстанавливаемый из пепла и руин. Уже в 1943 году вступили в строй две доменные печи Енакиевского и четыре мартеновские печи Макеевского заводов. Восстановленные агрегаты стали дополнительным источником оборонного металла для окончательного разгрома врага.

Владимир Попов, инженер-металлург, писатель.

Правда, 1975, 18 марта.

9 сентября 1941 года. 

Два месяца ни днем, ни ночью не был под крышей. Жара, холод, туман, песок, лес. Спал сегодня под перекрытием хода сообщения к ячейке пулемета. Тебе, наверное, странно представить Андрея Аркадьевича не у классной доски, а лежащим у пулемета.

За меня не беспокойся. Своих бывших учеников — теперешних друзей — не подведу.

27 сентября 1941 года.

На днях пришлось участвовать в розысках двух фашистских стервецов, вынужденных приземлиться на своем самолете. Когда мы их обнаружили, спрятавшихся в яме и закрывшихся ветками, капитан со знаками отличия успел покончить с собой. Духу не хватило у него вступить в бой с нами, хотя был вооружен до зубов. Второй, совсем молодой, радист и стрелок, сразу поднял руки. Они у него тряслись. Походил на попавшегося с поличным мелкого жулика…

…Что знаешь о ребятах? Убежден, что каждый из нас, моих любимых друзей, где-нибудь помогает Родине в смертельной схватке с фашистским зверьем.

18 октября 1942 года. 

Смотря теперь на борьбу, развертывающуюся вокруг Сталинграда, и стойкую защиту Ленинграда, видишь, как много придется поработать, чтобы суметь за урок-два рассказать ученикам об этом. Борьба идет за дом, за этаж в этом доме, за каждый метр улицы, переулка. Надо быть художником, чтобы суметь хотя бы в тысячу раз тусклее рассказать тем, кто в эти дни родился или только подрастает…

Май 1943 года. 

Что ты делаешь как кандидат партии? Ведь я теперь чувствую большую ответственность за тебя. Сама понимаешь, что значит для человека с 25-летним партийным стажем отвечать за того, кого рекомендовал. Ведь партия для меня — это все…

Между прочим, 5-я дивизия — Орловская стрелковая, одной из первых ворвавшаяся в Орел, — это дивизия, в которой я имел счастье воевать в годы гражданской войны. Был начальником одного из отделений политотдела.

А. Богданов. 

Правда, 1969, 4 сентября. 

Андрей Аркадьевич Богданов до Великой Отечественной войны преподавал историю в одной из московских школ. Эти письма он посылал с фронта своим ученикам. Передала их в «Правду» одна из его учениц, М. Клюшкина. Она писала в редакцию: «Есть в Волынской области, недалеко от Луцка, маленький городок Торчин. А в нем — улица Андрея Богданова, моего учителя.

Правду большевистского слова он постиг в первую мировую войну, в окопах. Как факел, понес ее дальше, в самую гущу солдатской массы.

Бурный водоворот революции закинул Андрея Богданова в местечко Торчин, на Волыни. Он создал там отряд красногвардейцев, был избран первым председателем ревкома.

Все это я узнала много лет спустя. А тогда мы не вдавались в прошлое Андрея Аркадьевича. Он был просто нашим учителем. В 69-й школе-новостройке, которую открыли в одном из переулков Арбата в Москве осенью 1936 года, он преподавал историю. Со всем, что бы у кого ни случилось, мы шли к нему. Днем, утром, вечером его квартира всегда была открыта для нас.

Ни отцу, ни матери никто из нас не мог сказать того, чем без стеснения делился с учителем. Он умел крепко хранить наши маленькие тайны, дать вовремя нужный совет…

Теперь я почти не вижу старого учителя, но остались его письма. Их много. Когда он только ухитрялся в той обстановке их писать? Сколько в них глубокого предвидения, осмысления происходившего. Эти письма поддерживали мои силы в трудный час, звали к действию.

Андрей Аркадьевич прислал мне рекомендацию для вступления кандидатом в партию. В приписке прочла: «Счастливого тебе пути по трудной, но благородной дороге».

Скромные треугольники военных лет. Сколько их! Бесконечно дороги мне письма моего учителя-коммуниста, 50 лет жизни отдавшего партии. Не только отдавшего, но и получившего от нее богатство души, революционную закалку, непоколебимую идейность, ясность цели».

14 июля 1942 года, через год после залпов первой в мире реактивной батареи капитана И. А. Флерова, наш 81-й гвардейский минометный полк обрушил на укрепления врага под Старой Руссой ракетные снаряды новой конструкции. Вскоре на фронте появились бригады, а затем и дивизии, оснащенные 300-миллиметровыми снарядами, обладавшими огромной разрушительной силой. Так у «катюши» появился брат «андрюша». Без него не обходилось ни одно наше крупное наступление.

Хочется рассказать о подвиге одной из батарей 11-й гвардейской минометной бригады, сформированной на базе 81-го полка. Батарея получила задачу 11 февраля 1945 года произвести залп по укреплениям гитлеровцев в районе города Цинтен, в 30 километрах южнее Кенигсберга.

По команде с взрывателей осторожно были сняты защитные устройства. Теперь тоненькая пленка могла среагировать на малейший удар… И тут произошло непредвиденное. Из леса, что темнел впереди нашей батареи, показались фашистские самоходки «фердинанды». Ведя огонь, они устремились на позиции «андрюш». Гвардейцы не дрогнули. Они продолжали свое дело. Вот телефонист принял команду комбата: «Подключить электросети!»

Выполнив приказ, электрики-подрывники укрылись в ровики. Электротехник батареи гвардии лейтенант Алексей Милюдин делает первый поворот рукоятки подрывной машинки. Двенадцать снарядов устремились ввысь, оставляя за собой огненные хвосты. Новый поворот рукоятки — и вторая серия ракетных снарядов летит на врага. Телефонист сообщил: «Цель накрыта!»

Теперь все помыслы лейтенанта сосредоточены на одном: выпустить все снаряды. А «фердинанды» уже в нескольких сотнях метров, бьют прямой наводкой. На батарее появились убитые и раненые. Шла четвертая минута, когда Милюдин дал первый залп. Огненный столб разрыва вырастает рядом. Слабеющей рукой лейтенант делает последний, восьмой поворот…

Слева и справа слышны резкие выстрелы. Это били по «фердинандам» противотанковые пушки. Они не пропустили стальные страшилища к батарее «андрюш».

М. Колодицкий, капитан запаса.

Правда, 1970, 18 ноября.

В Колпачном переулке Москвы стоит старый четырехэтажный дом с узкими продолговатыми окнами. Когда-то здесь была школа № 324, директором которой работал прекрасный педагог Михаил Иванович Горбунов. Его рабочий кабинет, как и сердце учителя, был открыт для каждого.

В школе работали преподаватели Н. П. Антропов, С. Е. Евдокимов, К. П. Жданова, С. Н. Красников, Е. А. Редькина. Каждый из них оставил добрый след в памяти их учеников.

Даже в дни войны в этой школе не нарушалась замечательная традиция: каждый год в конце января устраивались вечера встречи выпускников. Рабочие, инженеры, студенты, фронтовики, случайно оказавшиеся в тот день в Москве, как бы держали отчет перед учителями и своими младшими товарищами. Затем директор брал стопку писем от тех, кто не смог приехать на встречу, и читал их вслух. А письма шли со всех фронтов. Какой в них заряд бодрости, какая вера в победу! И сколько волнующих слов благодарности любимым учителям.

Здесь публикуются некоторые из этих писем.

Уже давно нет в живых Михаила Ивановича Горбунова. Но он жив в памяти и сердцах его питомцев. Не пропало то разумное, доброе, вечное, что посеяли учителя в своих учениках.

Нет и 324-й школы в Колпачном переулке. Ее номер присвоен школе-новостройке в Гагаринском районе столицы. Так пусть же комсомольцы, пионеры, все ученики и учителя этой школы достойно сберегут и приумножат честь 324-й.

Публикация подготовлена В. Гришиным. 

1941 год, 3 июля. 

Комсомольский привет директору и коллективу школы от бригады комсомольцев, выехавших на рытье окопов!

2 июля в 2 часа 10 минут мы выехали с Киевского вокзала Москвы. Разместились в теплушке очень хорошо. Настроение бодрое. Сейчас находимся в 260 километрах от столицы, на станции Сухиничи, Смоленской области. Держим направление на юго-запад. Конечного пункта поездки не знаем. Но куда бы ни приехали (даже на фронт), будем работать, как должны работать комсомольцы, когда Родина в опасности.

Командир Ордынский. Политрук Юрий Шанаев. Бойцы: Цветков, В. Шанаев, Кислюк, Кодыков, Богословский, Макаров, Корнух, В. Горбунов, Зюзько, Каменецкий, Старостин, В. Якунин, Баленин, Сергеев, В. Колтун, Гуревич, Добычин, Д. Ермоленко, Сиволап, Саломанкин, Списков, Штирбу, Кантер. 

22 июля.

Нахожусь в Переславле-Залесском, учусь в школе младших авиаспециалистов. 18 июля — памятный день моей жизни: принял присягу на верность Родине и рабоче-крестьянскому правительству.

В. Озолин.

25 декабря. 

Михаил Иванович! Вы, конечно, будете удивлены, получив это письмо. Вспомните 1938 год, я училась в 7-м классе. С той поры много прошло времени. Работала в органах связи. Когда началась война, меня не брали на фронт, говорили: еще мала. А потом все же взяли. Прошла школу разведки и через два месяца попала на фронт.

Помню, Клавдия Петровна требовала от нас хорошего знания карты. Теперь я поняла, как она была права. Карта — первая сестра разведчика. А как пригодился немецкий язык, который преподавал нам Сергей Алексеевич. Часто вспоминаю лыжные вылазки…

Ночь. Тишина. Луна спряталась за тучу. Из-за леса тихо выскользнули лыжники. В разведку! У каждого из нас за спиной верный друг — автомат. Зорки глаза разведчика: все запомнят, все высмотрят… Задание выполнено, иду отдохнуть. Но что-то не спится. Вспомнилась школа. И вот решила написать…

Гвардии лейтенант Н. Константинова.

28 июля.

Здорово я обрадовался, получив ваше письмо, Михаил Иванович. До этой минуты думал, что школа где-то далеко-далеко и я учился в ней очень давно. Но прочитал письмо и словно посидел за своей партой… Признаться, я с облегчением вздохнул, когда получил на руки аттестат, учиться жутко надоело — это мне тогда так казалось. А теперь — честное слово! — с каким наслаждением решал бы самые трудные задачи по математике, потел бы над физикой! Это такое замечательное дело — учиться!

Не писал я вам единственно потому, что не было времени. В полковой школе, где учусь, занимаемся по 12 часов в день. Я в минометном взводе. Насчет учебы скажу так: не отличник я только из-за огневой подготовки, имею лишь «хорошо» — трудновато мне стрелять из-за плохого зрения…

Ваш ученик, а теперь командир РККА В. Фролкин. 

1942 год, 21 февраля. 

Запомнил я встрепку, которую дали мне на комсомольском собрании 6 мая 1940 года. Михаил Иванович, заверяю, что свою школу Морозов не опозорит в бою.

Уважающий Вас Виталий.

1943 год, 23 февраля. 

10 февраля 1942 года я прибыл к месту назначения. Примерно недели две были в обороне, а потом, как члена ВЛКСМ, меня направили учиться на младшего командира. В это время наша дивизия попала в окружение. Пришлось пережить и холод, и голод. Поели лошадей, варили даже их кожу. Собрав все силы, пробились к своим.

27 августа двинулись в большое наступление и погнали фрицев. К концу операции опять угодили в окружение. Пять суток почти ничего не ели. Головы из окопов поднять было нельзя. На нас сыпались снаряды, мины, бомбы, «кукушки» не давали покоя. Вылезали из окопов только ночью. В ночь на 1 октября пробили узкий проход и стали выходить из адского окружения. Отдохнув несколько дней, направились вновь занимать оборону… 3 октября я получил карточку кандидата ВКП(б). С большевистским приветом

Григорий Кислюк. 

27 февраля. 

Приехав на днях со спецзадания, получил ваше письмо. Не представляете, как обрадовался… Дорогой учитель! Можете передать всем: Волков помнит свою школу и никогда ее не подведет. С командирским приветом ваш «школьник»

Виктор Волков. 

29 июля. 

…Про школу вспоминаю буквально все: и испытания, и билеты, что мне доставались, и будничные уроки, и то, как бегали мы по звонку тревоги на свои посты, и раздевалку, и мешок для галош…

Расскажу о себе. Год проучился в университете, на химическом факультете. На втором курсе не пробыл и трех дней, как призвали в Красную Армию. С 5 июля — в непрерывных боях. Сейчас я гвардии лейтенант, командир первого огневого взвода. Пушки у нас замечательные — 76-миллиметровые, образца 1942 года, тяга — американские автомобили «шевроле».

15 числа мы пошли в наступление. Первой заговорила «катюша». Кто слышал и видел ее, тот знает, что это такое. «Катюшу» поддержала артиллерия всех марок. Я много читал о войне, но такого не представлял. Это продолжалось три часа. Думаю, что у фрица по спине забегали мурашки, когда наша пехота пошла в наступление. Мы на своих «шевроле» еле за ней поспевали. В одной освобожденной деревне нас встретили мирные жители. Сердце взволновано заколотилось. Целых два года не видели своих. И, представляете, ничего не слышали о разгроме немцев под Сталинградом… Посадил я мальчугана к себе в кабину, прокатил на «шевроле».

Пишу это письмо уже третий день. То с наблюдательного пункта передадут команду: «По местам!», и мы начинаем стрелять по обнаруженной цели, то пройдет дождь… Времени свободного очень мало. Иной раз принесут обед, а есть имеешь возможность спустя три-четыре часа. Сегодня снова меняем огневую позицию. Едем вперед, на запад.

А. Гецов. 

6 августа. 

На днях пришлось опять встретиться с танками врага. Мой орудийный расчет в этом бою подбил немецкий танк «тигр». Через наши боевые порядки фашисты не прорвутся! Там, где гвардия наступает, враг не устоит, там, где гвардия обороняется, враг не пройдет. На этом, дорогой Михаил Иванович, кончаю, нет времени, пишу в окопе.

Ваш Тошка (Цветков). 

1944 год, 11 января.

Война помешала нам собраться в полном составе 25 января у Михаила Ивановича! Но и те, кто далеко от Москвы, в этот день мысленно перенесутся в дом № 4 по Колпачному переулку. Уверен, что никому не придется краснеть за питомцев 324-й школы. Можно было бы и подробней рассказать о себе, но пока еще не время… Много воспоминаний будет в час нашей встречи, а он не за горами! До скорого свидания, товарищи!

Виктор Шанаев. 

25 января.

В 1941 году служил на границе около Гродно. С первых часов войны участвовал в боях. Меня контузило от взрыва бомбы. Около месяца не мог говорить. В таком состоянии попал в плен. Это какой-то кошмар! Несколько раз был на волоске от гибели. Когда немцы стали отступать, я убежал, прятался неделю в болоте, ожидая подхода наших частей. Сейчас снова в рядах Советской Армии. Пишу вам из сосновых лесов Белоруссии, по которым мы победоносной поступью продвигаемся вперед.

Ваш воспитанник Алексей Мечев. 

2 марта. 

Лежу в госпитале в Москве. Подшибли 25. 12. 43 в ногу. Во фронтовом госпитале меня перевязывала и накладывала гипс операционная сестра Валентина Петровна Алехина. Училась в нашей школе.

Игорь Кузнецов. 

7 апреля.

Дорогая Клавдия Петровна Жданова, здравствуйте! Быть может, вы забыли двух подружек из 7-го класса «А»: одну с белыми косичками — Валю Шакарову, а другую с каштановыми — меня, Киру, которых вы часто называли «курносыми». В далекую уральскую деревеньку «забрела» газета, в которой была заметка о 324-й московской школе. Прочитала я эту газету, и защемило сердце. Вспомнила детские годы, любимых учителей. Кажется, перебрала в памяти каждый день, проведенный в родной школе. Захотелось написать, отозваться, поблагодарить. Пишу вам, а не Михаилу Ивановичу, потому что неудобно писать директору — ведь в школе я ничем не отличилась. Только вступила в комсомол, не успев даже проявить себя в организации, и пришлось уехать на Урал.

Когда мы, комсомольцы, в июле 1941 года несли ночное дежурство, я слышала разговоры старшеклассников: «Как жаль расставаться со школой»; «Сколько хорошего останется в памяти»; «Будет чем вспомнить восьмой, девятый и особенно десятый классы». А мне и не пришлось побывать на правах старших в своей, московской школе. Вы-то знаете: часто случались у нас, учеников, срывы, неправильные поступки. Из-за этого учителя портили свои нервы. Но ведь это были ошибки, на которых мы и сами учились. А теперь вот и я выпускница. Сейчас мне 17 лет, юность впереди и успехи — впереди. Те, кто старше нас на два-три года, стали героями Отечественной войны. Мои ровесники станут героями послевоенного строительства. Клавдия Петровна, я тоже готовлюсь для будущей борьбы. Но я часто нуждаюсь в моральной поддержке. Порой нужен хороший совет старшего друга, товарища, совет любимого учителя, который знал бы меня как свои пять пальцев. Остаюсь искренне любящая вас.

Кира Лапикова. 

15 декабря.

Дорогие мои учителя! Большое спасибо за все, чему вы научили меня в школе. Полученная закалка пригодилась в боевых порядках стрелкового подразделения, с которым я прошла, не отставая от других, от Волги к Дону, Донцу, Днепру, Бугу, Висле. Сначала была рядовым бойцом, затем младшим командиром, а теперь — офицер.

В 1942 году зимой в одном из боев на Западном фронте собрала я раненых в воронку, перевязала, жду, пока стемнеет, чтобы отправить их в тыл. И сюда-то, в воронку, под обстрелом приполз полковой почтальон, газету принес фронтовую и два письма мне из Москвы. Мама пишет: «Не простудись, смотри, не сиди на земле, ноги не промочи…» Читаю бойцам вслух письмо и вижу улыбки на лицах раненых: ведь мы всего несколько часов назад в валенках переходили через реку — лед поломало тяжелыми снарядами и воды было по колено. Все невольно посмотрели на мои обледеневшие валенки.

…Зима 1943 года, февраль. Мы уже близко от Ворошиловграда, километров пятнадцать осталось — не больше. Идет бой. Ранило командира, а санитара близко нет. Послали меня. Взяла «лодочку», ползу. Вражеский автоматчик не дает поднять головы, а ползти надо. Добралась до окопа, где лежал раненый командир… Не зря, значит, 324-я школа заставляла нас в Сокольниках ползать по-пластунски — пригодилось.

Вспоминала я не раз и Н. П. Антропова, когда в окопах приходилось проводить беседы или политзанятия с бойцами. И Клавдию Петровну, когда ночью в только что занятом нами лесочке раненых пришлось собирать да в тыл отвезти. И школьную комсомольскую организацию, когда вдруг комсоргом батальона стрелкового быть пришлось…

Рита Хохлова. 

28 декабря.

Секретарю комитета ВЛКСМ 324-й школы. Дорогой товарищ! Прошу передать славным комсомольцам благодарность за приглашение моего сына Александра Полякова на традиционный вечер бывших учеников вашей школы, воспитавших героических защитников социалистической Родины. Александр Поляков явиться к вам на вечер не сможет, так как в июле 1942 года при героической защите Севастополя, проходя службу в морской части радистом-корректировщиком, погиб в бою. С ком. приветом.

Капитан Поляков Б. А. 

Правда, 1979, 2 марта. 

Герой Советского Союза М. В. Водопьянов писал это письмо, когда его сын Василий в числе других авиаторов получал боевой самолет.

Мой дорогой Вася!

Итак, мой сын — летчик. Твоим рукам стал послушен штурвал самолета, твоей стихией становится воздух. Вместе с тысячами молодых патриотов ты смело и гордо входишь в семью крылатых соколов, а в скором времени, пересев на истребитель или бомбардировщик, будешь боевым летчиком Великой Отечественной войны.

Вместе с тобой, среди многих тысяч других советских доблестных летчиков, мы будем бесстрашно наносить врагу смертельные удары, бороться за честь и свободу своей Родины, за счастье своего народа до последнего дыхания.

Я знаю, что ты, как и я, смертельно ненавидишь гитлеровских палачей и убийц. Ты рос в счастливое и солнечное время, тебе незнакомы нужда и лишения, горе и скорбь. И у тебя никому и никогда не отнять этого счастья. Вдохновленный неиссякаемой любовью к великой матери-Родине, вспоившей и вскормившей нас, новых советских людей, ты будешь мужественно и бесстрашно биться с фашистами, разить их без промаха…

Ты вырос и возмужал. Мускулы твои налились крепкой, могучей силой русской земли. Глаза твои — зорче соколиных. Ты рос вместе с нашей милой и дорогой Отчизной, где нет угнетения человека человеком, нет нищеты и разорения, и не найти такой силы, которая могла бы заставить тебя выпустить штурвал из рук, а нашу Родину — стать на колени. Вместе с тобой на помощь летчикам старшего и среднего поколений поднимутся в воздух тысячи сильных волей и духом молодых летчиков. Перед нами не устоит ни одна твердыня.

Я молод и счастлив, как и ты, Вася. Тебе — 22 года, мне 42-й. У тебя молодые руки, но и мои руки крепкие. У тебя зоркие глаза, но и мои глаза видят прекрасно. Любовь к моей Родине и ненависть к врагам моей Родины — это ориентиры, руководясь которыми я не боюсь потерять путь в любом полете. Они выведут меня из любых испытаний.

Я живу на свете дольше тебя. Ты только появился на свет, когда я пошел добровольцем в Красную Армию. Всей своей жизнью, всем своим существованием я обязан своей матери-Родине. Она воспитала меня, подняла из низов, поставила на ноги, сделала человеком, своим героем. Теперь я плачу ей благодарностью, нещадно бью и буду бить озверелых фашистов.

Нет худших злодеяний, чем те, которые совершает фашистская черная свора. Под игом фашистов задыхаются народы Франции, Чехословакии, Польши, Болгарии. Народы этих стран унижены, ограблены, опозорены. В оккупированных городах и селах фашистские изверги беспощадно уничтожают детей, женщин, стариков.

Кровавые расправы чинят фашисты в занятых советских районах. Дорогой Вася, мы обязаны отомстить за расстрелянных и замученных мирных жителей, за разрушенные госпитали, за бомбежку наших городов, наших деревень и сел.

Наша страна переживает грозные и величественные дни Отечественной войны. На фронтах от Ледовитого океана до Черного моря защищает свое Отечество весь советский народ. Мы победим! Победим той силой, которую никто не может сломить: безграничной верой в правое дело. Я призываю тебя, мой сын, и тысячи других молодых летчиков, отправляющихся на фронт, смело и беззаветно биться с лютым врагом и громить его, где бы и когда бы он ни появился.

Я верю, дорогой Вася, что твоя боевая машина не упустит врага. Бей врага изо всей силы! И если кончатся патроны, то таран — верное и излюбленное средство наших пилотов — поможет тебе уничтожить стервятника.

Я, твой отец, благословляю тебя на героические подвиги во имя Родины, во имя счастья нашего народа. Помни, что я всегда рядом с тобой в любом бою, где бы ты ни был.

До свидания, Вася, крепко обнимаю тебя.

Твой отец М. Водопьянов.

Правда, 1941, 23 августа.

В нашем институте работает кандидат физико-математических наук А. С. Дейнеко. На войне он потерял обе ноги, но нашел в себе мужество завершить высшее образование, стать ученым.

Алексей Сергеевич командовал взводом 152-миллиметровых орудий. Боевое крещение получил под городом Шяуляем: его артиллеристы прямой наводкой подбили два фашистских танка и разнесли машину с автоматчиками. Во время обороны города Нарвы в батарее осталось одно орудие. Из него стреляли Дейнеко и заряжающий. Остальные герои погибли или были ранены. В тот день враг потерял еще два танка, но рубеж нашего товарища не прошел.

В. Кучмиев, сотрудник Физико-технического института АН УССР.

Правда, 1970, 18 ноября.