Архив категорий Заговорщики и бунтовщики

Беспорядки, возникшие в Малороссии (на Украине) еще в довоенное время, в начале 1770-х годов усилились. Манифест Емельяна Пугачева стараниями казацких агитаторов-«разгласителей» попал и на берега Днепра, где крестьянство принялось обсуждать пугачевские призывы ко всеобщему восстанию. За поддержкой запорожцев прибыли посланцы от Пугачева. Им удалось убедить в необходимости поднять восстание запорожских казаков, беглых крестьян и гайдамаков. Правительственные войска в 1774 — 1775 годах разгромили отряды повстанцев, но обстановка в Малороссии оставалась напряженной, что вскоре привело к новому восстанию.

Формальной причиной бунта стал перевод вольных казаков из села Турбаи в разряд зависимых крестьян. В 1776 году всех жителей села приобрели помещики Базилевские.

Селяне тщетно добивались восстановления своих прав сначала в суде, а затем и в Сенате. В 1788 году Сенат вынес по их делу решение, которое удовлетворяло требование только 76 турбаивцев из двух тысяч жителей села. В январе 1789 года возмущенные таким решением бывшие казаки отказались работать на помещиков и возродили казацкое самоуправление, избрав себе атамана.

Когда Базилевские попытались силой принудить селян к работе, казаки восстали. 8 июля отряд бунтовщиков под предводительством С. Помазана разграбил имение Базилевских, сами помещики были убиты. Правительство направило в Малороссию войска для подавления мятежа, однако восставшие в течение 4 лет оказывали сопротивление армии.

Всего за период с 1789 года по 1793 год в Малороссии произошло около 50 локальных восстаний.

Центром восстания, во главе которого стоял «новоявленный» Петр Третий, стал регион, расположенный между Поволжьем и Южным Уралом. На удаленных от российских столиц землях Волго-Уральского междуречья жизнь крепостных — крестьян и рабочих — была намного тяжелее, чем в центральных районах России.

Власть помещиков над «живыми орудиями труда» не могли ограничить ни российские законы, ни надзор губернаторов и местных чиновников. Прошедший в Москве показательный судебный процесс над «Салтычихой», замучившей более 100 своих крепостных, практически не повлиял на «нравы» поволжских и уральских помещиков и заводчиков. Суды Оренбуржья в 1760-х годах возбудили несколько сотен дел по случаям совращения несовершеннолетних крестьянских девочек, смерти беременных крестьянок от издевательств и непосильного труда и тому подобных преступлениях. Однако впоследствии все такие судебные дела закрыли, виновные не понесли наказания.

На землях Южного Урала, заводской провинции России, проживали тысячи горных рабочих. Работая в шахтах и рудниках в очень тяжелых условиях, они получали за свой труд мизерную плату, которой хватало лишь на то, чтобы не умереть от голода. Земельных наделов им иметь не полагалось, соответственно, у них отсутствовала и возможность прокормить семью обработкой земли. В 1767 году Екатерина Вторая запретила крепостным жаловаться на своих господ, недовольство накапливалось, не находя даже столь малого выхода, как жалоба императрице на свое тяжелое положение и притеснения со стороны хозяев. В такой ситуации любой самозванец мог увлечь за собой большие массы народа, обещая наказать помещиков и заводчиков, дать людям надежду на улучшение их жизни. Назревал бунт — «бессмысленный и беспощадный» (Выражение А. С. Пушкина («Капитанская дочка», 1836 год)).

Организатором такого бунта, фактически переросшего в 1773 — 1774 годах в масштабную по охваченной волнениями территории крестьянскую войну, и предводителем отрядов бунтовщиков стал Емельян Иванович Пугачев, донской казак из станицы Зимовейской. Из его показаний, которые он давал уже после подавления восстания на допросе в Яицком городке 16 сентября 1774 года, известно, что он родился в 1742 году (по данным другого допроса, проведенного в Москве, — в 1740 году) в семье казака Ивана Михайловича Пугачева. Емельян жил в станице до 17-летнего возраста, грамотой не овладел. Затем записался в местное казачье войско, участвовал в боевых действиях во время Семилетней и русско-турецкой войн, впоследствии оставил службу в армии, якобы из-за болезни («язв на руках и ногах»).

Спокойная жизнь ему быстро надоела. В начале 1770-х годов в окрестностях города Царицына на Нижней Волге промышлял грабежами небольшой отряд беглого крестьянина Федота Богомолова, называвшего себя царем Петром Третьим. Вполне возможно, что сведения об этом дошли до Пугачева и подтолкнули его к мысли воспользоваться той же идеей. Осенью 1772 года Пугачев, занимавшийся перевозкой соленой рыбы, появился в Заволжье, на реке Большой Иргиз. Емельян и некий «мужик Семен Филипов» приехали в Мечетную слободу (ныне город Пугачев Саратовской области) с намерением встретиться с раскольничьим игуменом Филаретом. Казак долго обсуждал со старцем свои планы и, как предполагают многие исследователи, получил одобрение. Филарет заверил Емельяна, что обеспечит ему поддержку старообрядцев и подтвердит, что тот в самом деле является Петром Третьим.

Семен Филипов оказался болтлив. О подготовке к бунту вскоре говорила вся Мечетная слобода, дошли слухи и до местных властей. Пугачева арестовали, допросили, но истинных его замыслов не раскрыли. По слухам, он якобы собирал отряд яицких казаков, чтобы отправиться на службу к турецкому султану. Ничего особенно опасного власти в этом не усмотрели, надзор за ним ослабили, но допросы продолжали. Емельян отпирался, а вскоре бежал из-под стражи (29 мая 1773 года) и отправился на реку Яик, чтобы приступить к реализации разработанного с Филаретом плана восстания.

На земляков — донских казаков — Пугачев опереться не мог. Донское казачество отвыкло от вольной жизни, высшие начальники получили дворянские титулы. На Яике сложилась совершенно иная ситуация. Яицкие казаки не раз принимались бунтовать против властей (одно из последних возмущений было подавлено в 1772 году). Кроме того, правительство не скрывало своих намерений лишить казачество ряда привилегий, в частности на рыболовный промысел, который объявлялся государственной монополией.

17 сентября 1773 года Пугачев с отрядом в 200 человек подошел к Яицкому городку, столице земель Яицкого войска. Пугачевское войско остановилось неподалеку на хуторе Михаила Толкачева. Владевший грамотой казак Иван Почиталин прочел хуторянам указ самозванного императора: «Как вы, други мои, прежним царям служили до капли своей крови, дяды и оцы ваши, так и вы послужити за отечество мне, великому государю амператору Петру Федаравичу». Далее в указе неожиданно объявившийся на хуторе «император» объявил, что прощает казакам все их «вины» и жалует верных ему слуг «рякою с вершын до усья, и землею, и травами, и денижъным жалованием, и свиньцом, и порахам, и хлебным правиантам».

В начале осени 1773 года «прелестные письма» аналогичного содержания Пугачев рассылал с Яика по всему Поволжью. Рассылка велась столь активно, что в декабре правительству пришлось выпустить специальный манифест, разъясняющий, что Пугачев — самозванец и разбойник. Цель манифеста состояла в создании дворянского ополчения для подавления мятежа (ополчение было необходимо, потому что регулярная армия участвовала в русско-турецкой войне).

Солдатам и офицерам армии внушалось, что восставшие расправляются со всеми военными без разбора, включая и тех, кто переходит на сторону Пугачева. Однако пугачевские агитаторы работали более эффективно. Направленный из Яицкого городка против пугачевцев полк численностью в 300 человек полностью перешел на сторону повстанцев. С пятью сотнями человек казачий атаман не решился штурмовать хорошо укрепленный Яицкий городок с гарнизоном из 1000 солдат и несколькими пушками. Казачье войско двинулось вверх по реке Яик, разоряя мелкие городки и крепости. По пути к восставшим присоединялись беглые крестьяне и горнозаводские рабочие.

Пугачев принимал под особое покровительство дворян и офицеров, которые признавали его власть, жаловал их своими «милостями», защищал от нападок казаков, готовых расправиться с любым человеком в «барском» платье. С пленными Пугачев старался разбираться по справедливости, лишь изредка отступая от этого правила под нажимом казаков. Неоправданной с его точки зрения жестокости пытался избегать, но расправа над теми, кто оказывал сопротивление «амператору» и не признавал его власти, всегда отличалась особой изощренностью. Например, после захвата Татищевской крепости всех без исключения ее защитников казнили: «Билову отсекли голову. С. Елагина, человека тучного, содрали кожу… Жену его изрубили… Все офицеры были повешены».

Пугачев давал волю скопившемуся в народе недовольству, представляя каждому возможность отомстить за свои прежние обиды. В изданном Пугачевым «Манифесте Петра Третьего» прозвучал приказ поступать с дворянами так, «как они, не имея в себе ни малейшего христианства, чинили с вами, крестьянами».

Самой крупной военной операцией, предпринятой Пугачевым, стала осада хорошо укрепленного города Оренбурга, гарнизон которого насчитывал 3500 человек, артиллерия — 70 пушек. Численность казачьего войска, располагавшего 20 пушками, составляла 3000 человек. Пугачевцы попытались взять город штурмом, но гарнизон отразил их атаку и повстанцы приступили к осаде.

Правительство направило к Оренбургу войска под командованием генерала В. А. Кара и предводителя башкиров полковника С. Юлаева, численность которых составляла 1500 и 1200 человек соответственно. На подступах к Оренбургу пугачевское войско разгромило отряд Кара, а башкирский отряд во главе с Салаватом Юлаевым целиком перешел на сторону восставших. К Пугачеву стягивались представители многих российских национальностей (башкиры, татары, калмыки и так далее), которых он обещал жаловать «хлебом и солью». Вскоре повстанческая армия, штаб которой располагался в селе Берде, в 5 верстах от Оренбурга, насчитывал уже 20 тысяч человек.

Успехи пугачевцев можно объяснить продуманно выстроенной организацией народной армии. Пугачев сформировал личную гвардию и учредил Военную коллегию, которая ведала распределением захваченного оружия и имущества. При армии существовала Ставка, ближайшие сподвижники атамана — «амператора» носили армейские чины и дворянские титулы. Пугачев уверенно играл роль царя: рассуждал о неверности своей «жены» Екатерины, о своих голштинских корнях и высказывал беспокойство о «сыне» Павле, которого могут «извести» придворные. Уверенность Пугачева передавалась его окружению, делала его сторонников стойкими в бою.

Екатерина Вторая была всерьез озабочена расширением территорий, охваченной народным восстанием. Действия народной армии распространились на все Нижнее Поволжье. Зная по опыту европейской истории, что народные бунты неизменно заканчиваются разгромом повстанцев, императрица не допускала мысли, что восставшим удастся добиться такого успеха, который станет угрожать самому существованию ее власти. Однако она трезво оценивала тот урон, который понесет страна, если восстание продлится долгое время. Но быстро справиться с крестьянско-казачьим войском правительственные отряды не могли, поскольку лучшие военные подразделения участвовали в боевых действиях (в то время заканчивалась русско-турецкая война).

Императрица обратилась за помощью к А. И. Бибикову, попавшему в немилость после инспекции Брауншвейгского семейства. Бибиков посетовал, что императрица вспоминает о нем лишь тогда, когда без него не обойтись, но согласился руководить боевыми действиями против восставших.

Произведенный в должность генерал-аншефа, Бибиков возглавил 16-тысячное войско, имевшее в распоряжении 40 пушек. Он мало рассчитывал на успех, поскольку считал поводом для бунта не щедрые обещания Пугачева, а «всеобщее негодование». Генерал-аншеф имел и другие основания сомневаться в победе: его, как и многих в Петербурге, насторожил факт разгрома отряда генерала В. А. Кара. Некоторые сановники поспешили объявить генерала бездарным полководцем и трусом, но Бибиков подозревал, что причины поражения более глубокие.

Становилось все более очевидным, что крестьянское восстание приобретало масштабы войны, тщательно спланированной талантливыми военачальниками. Кар потерпел поражение из-за согласованных действий подвижной артиллерии пугачевцев: произведя точный обстрел, орудия сразу же перемещались на новую, более выгодную позицию. Сложная структура казачьего войска и хорошо продуманные операции свидетельствовали, что война велась по заранее отработанной схеме выдающимся военным организатором.

Историки не располагают фактами, позволяющими дать ответы на многие вопросы, связанные с восстанием под предводительством Пугачева. Трудно объяснить, например, как в распоряжении повстанцев оказалось знамя (одно из четырех существовавших) голштинской армии Петра Третьего. Само наличие этого знамени у самозванца служило убедительным аргументом, подтверждающим распространяемую им легенду. Под этим знаменем Пугачеву легче было убеждать. 

Наступление правительственных войск началось в январе 1774 года. К весне наиболее крупные отряды повстанцев, включая главную армию (9 тысяч человек), оказались разбиты, и некоторые придворные из окружения императрицы преждевременно поздравили ее с успешным подавлением мятежа.

Бибиков, «измученный трудами, беспокойством и досадами, мало заботясь о своем, уже расстроенном здоровье,… занемог в Бугульме горячкою (…) и скончался 9 апреля, в 11 часов утра, на сорок четвертом году от рождения». Правительственные войска лишились талантливого командующего. Тем временем Пугачеву вновь удалось собрать крупное войско.

После разгрома своих главных сил он с отрядом из 400 человек ушел в Башкирию, где пользовался активной поддержкой местного населения. К маю 1774 года численность нового пугачевского войска достигла 8 тысяч человек. Повстанцам удалось захватить несколько уральских заводов (в том числе и изготовлявших артиллерийские орудия), в руках у пугачевцев оказалось большое количество пушек. По мере продвижения по Каме с сторону Казани народное войско постепенно пополнялось чувашами, марийцами и удмуртами, и ко времени приближения к городу его численность достигла 20 тысяч человек.

12 июля 1774 года Пугачев взял Казань, но часть солдат гарнизона заняла казанский кремль, надежные укрепления которого помогли им сдержать штурм пугачевцев. На исходе дня к городу подошло подкрепление — царские войска под командованием Михельсона. 15 июля состоялось сражение, в котором войска Пугачева потерпели поражение, потеряв 2 тысячи человек убитыми. Еще 10 тысяч бунтовщиков попали в плен, 6 тысяч рассеялись. Пугачеву удалось сохранить двухтысячное войско, с которым он двинулся на юг в надежде достичь Дона и убедить местное казачество поддержать его.

Двигаясь вдоль правого берега Волги, казачий отряд вновь увеличился за счет пристававших к нему беглых крепостных. Города, встречавшиеся на пути следования пугачевского войска, сдавались, не оказывая сопротивления (за редким исключением).

Наиболее крупным укрепленным поселением на границе Среднего и Нижнего Поволжья считался Саратов. Местное дворянство во главе с подпоручиком лейб-гвардии Преображенского полка Г. Р. Державиным (впоследствии знаменитым поэтом) и комендантом крепости И. К. Бошняком безуспешно пытались защитить город. Державин незадолго до того, как пугачевцы взяли саратовскую крепость в кольцо, переправился на другой берег Волги, чтобы выяснить ситуацию в Покровской слободе (ныне город Энгельс). В одиночку Бошняк эффективно руководить гарнизоном не смог.

Саратовские артиллеристы заявили, что весь наличный  порох подмочен «и стрелять не можно». Гарнизон разделился на тех, кто собирался сдаться Пугачеву, и тех, кто решил продолжить сопротивление. Верх одержали симпатизирующие Пугачеву. Бошняку с отрядом из 60 человек удалось тайно покинуть крепость и по Царицынской дороге добраться до пристани, где стояли ладьи, не обнаруженные мятежниками. Солдаты гарнизона открыли ворота крепости и впустили Пугачева в город.

После взятия Саратова силы Пугачева значительно выросли. Главная армия увеличилась на 2900 человек за счет крестьян из соседних сел и жителей Покровской слободы. Бурлаки передали предводителю восставших два табуна лошадей, отнятых у саратовских помещиков. Пугачев посетил самую старую из саратовских каменных церквей — Троицкий собор, долго замаливал грехи. Его все чаще посещали сомнения в успехе восстания. Его армия пополнялась главным образом за счет крестьян, которые не хотели уходить далеко от своей земли. Землепашцы возвращались на свои поля, чтобы успеть закончить сельскохозяйственные работы, обеспечить себя будущим урожаем.

Воспользовавшись сворачиванием военных действий против османов, Екатерина Вторая направила в район восстания армию генерала П. И. Панина, заменившего Бибикова на посту командующего. С фронта вызвали генерал-майора А. В. Суворова. Императрица предполагала сама возглавить армию и выехать в Поволжье, чтобы поднять боевой дух солдат. Советникам удалось отговорить ее от этого шага, убедив, что такая поездка слишком опасна.

Ослабевшее войско пугачевцев не могло долго продолжать борьбу. При попытке осадить город Царицын в августе 1774 года главная казачья армия потерпела поражение. Сам Емельян Пугачев бежал в Саратовское Заволжье, где около селения Александров Гай на реке Малый Узень его схватили бывшие соратники — яицкие казаки, разуверившиеся в успехе. Круг из 186 казаков решил судьбу низложенного атамана. Большинство (154 человека) склонялось к тому, чтобы выдать Пугачева за вознаграждение правительству. Казаки передали Емельяна в руки Суворова, который доставил главаря бунтовщиков в Москву.

10 января 1775 года состоялась казнь Пугачева и четырех его ближайших сподвижников.

Отдельные очаги волнений сохранялись в Поволжье до середины 1775 года. Здесь действовали как «разбойницкие партии» — небольшие группы по 10 — 12 человек, так и «немалые воровские шайки» — отряды численностью до 50 человек и более. Не сложили оружия пугачевские «генералы» И. Каменский и А. Иванов, разбить отряды которых удалось лишь в сентябре 1775 года.

Многие дворяне осознавали вред крепостничества. Проект либеральной конституции, предложенный Н. И. Паниным, предусматривал постепенное освобождение части крестьян. Но по-настоящему менять сложившуюся систему никто не собирался. Крестьяне добивались воли самостоятельно. В 1760-х годах народные волнения усилились повсеместно. В одной лишь Московской губернии с 1764 года по 1769 год крепостными были убиты 27 дворян. Более двух лет (с 1769 года по 1771 год) боролись против гнета помещиков карельские приписные крестьяне; их восстание вошло в историю под названием Кижского (от селения Кижский погост). Подобная обстановка создавала почву для появления «добрых царей» — самозванцев, выдававших себя за Петра Третьего.

Личность Петра Федоровича пользовалась в низах популярностью. За время своего недолгого правления Петр Третий неоднократно делал выговоры чиновникам за небрежное отношение к нуждам простых людей. Взяточники и лихоимцы боялись царских инспекций. Чем сильнее была ненависть к императору в верхах, тем больше его уважали в народе.

Смерть правителя народ истолковал однозначно: «злые бояре» во главе с «немкой» отравили (или как-то еще погубили) доброго царя, заботившегося о государственном благе. Служилые открыто говорили, что императора погубили гвардейцы. «Один матрос плюнул в лицо гвардейцу, сказав при этом: «Ты бессовестный тип, продал императора за два рубля»» — современники часто становились свидетелями подобных сцен.

Вскоре в народе возникла легенда о чудесном спасении «голштинского принца». Первым самозванцем, как считают историки, был разорившийся армянский купец Антон Асланбеков. В 1764 году он появился в окрестностях Курска, а затем деревнями пробрался через Обояны и Мирополья до Суджи. Асланбеков занимался целительством и заодно вел умные разговоры с пациентами, государственными крестьянами. Купец не называл себя царем — по «мудрым» речам и «величественным» манерам народ сам «узнал» в нем чудом спасшегося императора. Вероятно, Асланбеков не собирался поднимать восстание — он просто пожинал плоды своей популярности.

Еще одним самозванцем (хотя и не «царем») был казак Чебаркульской крепости (на Урале) Федор Каменщиков. В апреле 1765 года он появился в Барневской слободе, во владениях Демидовых, выдавая себя за «сенатского фурьера (армейский офицер, в обязанности которого входило размещение солдат на постой) Михаила Резцова». В это время крестьяне и горнорабочие с предприятий Демидовых подняли очередной бунт. «Фурьер» приказал прекратить казни мятежников. Он взял составленную крестьянами петицию, сказав, что отвезет ее «царю Петру Третьему». При этом он уверял, что император выжил и теперь вместе с оренбургским губернатором Д. В. Волковым по ночам объезжает русские города и села «для разведывания о народных обидах».

Летом 1765 года в Новосолдатском и некоторых других селах Воронежской губернии среди крестьян проводил «агитацию» беглый солдат Гавриил Кремнев, которому помогали двое неизвестных. Кремнев называл себя Петром Третьим, а своих попутчиков представлял как «генералов Румянцева и Алексея Пушкина». Обещая крестьянам облегчить подати, он привлек на свою сторону 500 крестьян. Когда местные власти направили в села войска, Кремневу пришлось скрыться.

Историки насчитывают до 30 самозванцев, которые в третьей четверти 18 века поочередно, сменяя друг друга, действовали в народной среде под именем покойного императора. Народные волнения, возглавляемые «Петром Третьим», происходили во многих европейских государствах. В 1767 году в Черногории вспыхнуло восстание против турецкого ига. Его предводитель называл себя русским императором Петром Федоровичем (как полагают историки, подлинное имя народного вожака — Степан Малый). В Гольштейне, пытавшемся освободиться от господства датской короны, народ в каждом предводителе был готов видеть вернувшегося из далекой России Карла Петера.

Появление в Европе «княжны Таракановой» напугало императрицу и ее приближенных. В связи с этим была усилена охрана важных политических узников — представителей Брауншвейгской фамилии, приходившихся ближайшими родственниками свергнутому императору Ивану Шестому.

Иван Шестой был возведен на престол в младенческом возрасте на правах правнука Ивана Пятого, сводного брата Петра Первого. В день воцарения (18 октября 1740 года) ему исполнилось всего 2 месяца и 6 дней. Фактически власть перешла к его матери, Анне Леопольдовне (внучке Ивана Пятого), которая под именем принцессы Анны Елизаветы Мекленбург-Шверинской была замужем за герцогом Антоном Ульрихом Брауншвейг-Люнебургским. Формальное правление императора-младенца продолжалось всего 403 дня — до 25 ноября 1741 года, когда в результате дворцового переворота российский трон заняла Елизавета Петровна.

Новая императрица взяла свергнутого Ивана Антоновича на попечение. Остальных членов Брауншвейгского семейства: Анну Леопольдовну, Антона Ульриха и их четырехмесячную дочь Екатерину — отправили в архангельскую ссылку, в Холмогоры (конечным пунктом ссылки предполагались Соловки, но добраться туда в срок было невозможно из-за плохой погоды, так что сосланных решили оставить в Холмогорах).

Младенца Ивана Антоновича вскоре тоже доставили в Холмогоры, где он рос отдельно от родителей под присмотром надежных людей, практически в полной изоляции от окружающего мира. Когда Ивану Антоновичу исполнилось 16 лет, его перевезли из Холмогор в Шлиссельбург, где ему предстояло отбывать пожизненное заключение. 4 июля 1764 года Иван Антонович был убит при попытке его освобождения, предпринятой поручиком Василием Мировичем.

Брауншвейгское семейство за время ссылки пополнилось: в 1743 году Анна Леопольдовна родила еще одну дочь, Елизавету, а затем (в 1745 и 1746 годах) двоих сыновей — Петра и Алексея. Волнуясь за судьбу детей, в начале 1770-х годов Антон Ульрих написал Екатерине Второй письмо с просьбой смягчить их участь. Императрица, в свою очередь,  была обеспокоена тем, что в ее стране живут возможные претенденты на трон. Ей хотелось узнать, «каким образом о себе рассуждают» эти люди и не имеют ли они связей с внешним миром. Установить это она поручила военному инженеру Александру Ильичу Бибикову.

Бибиков откровенно восхищался императрицей и всегда с особым рвением и старанием исполнял ее поручения. А. С. Пушкин, изучавший в исследовательских целях исторические источники второй половины 18 века, писал о нем следующее: «Александр Ильич Бибиков принадлежит к числу замечательнейших лиц Екатерининских времен, столь богатых людьми знаменитыми. Он служил с честию в Семилетнюю войну и обратил на себя внимание Фридриха Великого. Важные препоручения были на него возлагаемы: в 1763 году послан он был в Казань, для усмирения взбунтовавшихся заводских крестьян. В 1766 году… он председательствовал в Костроме на выборах; сам был избран депутатом, и потом назначен в предводители всего собрания. В 1771 году он назначен был на место генерал-поручика Веймарна главнокомандующим в Польшу».

Выполняя поручение императрицы, Бибиков отправился в Холмогоры, чтобы изучить образ жизни, привычки, особенности быта пленников, содержавшихся в Новодвинской крепости под присмотром нескольких солдат. Представляя доклад императрице, он допустил ошибку, которая принесла вред Брауншвейгскому семейству и погубила его самого.

Екатерина Вторая надеялась, что дети Анны Леопольдовны и Антона Ульриха, не получившие должного образования и воспитания, не представляют для нее опасности. Отчет Бибикова, вернувшегося в Петербург в 1773 году, заставил ее усомниться в этом. По неосторожности Бибиков не скрывал удовольствия, которое ему доставили часы, проведенные в обществе Елизаветы, младшей дочери Антона и Анны. Он рассказывал о ней как о девушке, обладавшей редкостной красотой и обаянием, и просил императрицу смягчить режим содержания ссыльных — перевести их из крепости в добротный дом, предоставить книги.

Екатерина Вторая поняла, что веселая и привлекательная принцесса может, опираясь на поклонников, свергнуть ее, стареющую «немку», и взойти на трон. Императрица ужесточила условия содержания Брауншвейгской фамилии, в том числе запретила ссыльным писать и читать. В 1776 году герцог Антон Ульрих скончался. Его родные были психологически сломлены. В конце концов императрица решила отправить их в Данию. Дело поручили генерал-губернатору Новгородской губернии А. Мельгунову. Он снарядил корабль «Полярная звезда» и в ночь с 29 на 30 июня 1780 года тайно вывез Анну Леопольдовну с детьми из России. А. И. Бибиков после возвращения их Холмогор по приказу императрицы был отправлен на подавление пугачевского бунта в Поволжье.

Личность женщины, вошедшей в историю под именем «княжны Таракановой» и ставшей героиней ряда литературных произведений, пока не получила однозначной оценки среди историков. Впервые самозванка объявилась в Париже в 1772 году: о ее жизни до этого времени достоверно ничего неизвестно (по некоторым сведениям, до 1770 года она какое-то время отбывала срок в брюссельской тюрьме за попытку выдать себя за внебрачную дочь австрийского императора Фридриха Первого). В столице Франции эта особа представлялась то как мадемуазель Тремуйль, то как мадам Франк, то как фрейлейн Шелль. Затем она «превратилась» в Елизавету Владимирскую, кузину «маркиза Пугачева».

Как считают историки, «княжна» никогда не участвовала в большой политической игре: представляясь важной фигурой, она вытягивала из мелких аристократов немалые средства. В этом, собственно, и состояла ее цель. Общаясь с представителями европейской знати, авантюристка делала вид, что имеет шансы занять российский трон и пыталась плести интриги, склоняя польских магнатов Радзивиллов к союзу с турками против России. В связи с этим разведка донесла о самозванке Екатерине Второй. Императрица поручила Алексею Орлову (он тогда находился за границей) задержать «авантюрьеру» и привезти в Петербург для дознания.

Орлов справился с заданием виртуозно. Отыскав Елизавету, он вошел к ней в доверие, сделав вид, что очарован ею как женщиной. Ему удалось заманить «княжну» на корабль русского флота. В мае 1775 года ее доставили в Петербург. Несколько месяцев «княжна» находилась в Петропавловской крепости, где заболела туберкулезом. В том же году она скончалась.

В 1793 году французский литератор А. Кастер написал книгу, рассказав обо всех «темных делах» российской императрицы, включая расправу над Елизаветой Владимирской. Именно Кастер назвал «авантюрьеру» Елизавету княжной Таракановой, связав происхождение этой фамилии со слободой Таракановкой в Малороссии. В Европе никто не мог уличить автора во лжи — там не знали, что такой слободы в Малороссии нет, да и не могло быть: в украинском языке отсутствует слово «таракан» (обозначаемое им насекомое по-украински называется «каралюхом»). По версии Кастера, «княжна» погибла во время наводнения на Неве, когда подземелье Петропавловской крепости оказалось затопленным.

В российском обществе многие выражали возмущение по поводу методов, которыми Екатерина Вторая и Алексей Орлов устранили авантюристку. В Европе приобрели популярность сочинения о похождениях Орлова (вышло не менее десятка книг разных авторов). Можно сказать, что русский граф способствовал рождению в литературе образа шпиона-любовника.

В начале 1770-х годов Россия стала жертвой очередного «морового поветрия». Признаки эпидемии впервые обнаружились летом 1770 года в Малороссии, осенью того же года болезнь перекинулась в центр России, охватив Севск и Брянск. Власти ввели карантин, чтобы чума не проникла в столицу. И все же 17 декабря в госпиталь на Введенских горах (Лефортово) поступили первые москвичи с характерными симптомами. К 22 декабря от заразной болезни скончались более десятка обывателей.

Эпидемия ослабла с наступлением зимних морозов. Московский генерал-губернатор П. С. Салтыков справедливо предположил, что с приходом весеннего тепла болезнь может вернуться. Он пытался предпринять профилактические меры, но при тогдашнем состоянии медицины население не могло получить эффективной защиты. Тем не менее Салтыков предложил императрице распределить больных москвичей по лазаретам соседних монастырей, за 15 — 20 верст от города. Он исходил из соображений, что зараза распространяется быстрее при высокой плотности населения.

Была и другая причина, побудившая Салтыкова удалить чумных больных из Москвы: здешний госпиталь располагался в «неудобном месте», в верхнем течении Яузы. Генерал-губернатор опасался, что вода принесет заразу в город. Екатерина Вторая сочла доводы Салтыкова неубедительными. В отсутствие профилактических мер к концу весны чума ежедневно уносила жизни нескольких десятков, а то и сотен человек (максимальное число жертв за один день, по данным П. С. Салтыкова, достигло 835 человек).

Население бежало из Москвы в соседние села, что лишь способствовало распространению болезни и росту числа жертв. Для борьбы с эпидемией была создана комиссия во главе с сенатором, генерал-поручиком П. Д. Еропкиным, который вскоре убедился в тщетности проводимых  мероприятий и снял с себя все полномочия. Вскоре Москву покинул Салтыков. 15 сентября 1771 года в городе начался бунт, порожденный страхом перед эпидемией. Формальным поводом для мятежа послужило недоразумение. Московский митрополит Амвросий решил перенести икону Богоматери Боголюбской от Варварских ворот внутрь церкви Чудова монастыря. У иконы собиралось много молящихся, и священнослужитель опасался распространения заразы. Заодно он решил перенести в монастырь ящики для пожертвований, чтобы не вводить в искушение грабителей.

Народ воспринял распоряжения митрополита по-своему. Говорили, что Амвросий больше печется о деньгах, а не о москвичах, у которых он якобы отнял чудотворную икону. Ворвавшись в Донской монастырь, где укрылся митрополит, возмущенная толпа жестоко расправилась с Амвросием, забив его кольями.

По приказу Екатерины Второй о событиях в Москве доложили графу Григорию Орлову, который в это время скучал в Гатчине из-за отсутствия «настоящих дел». По его собственному признанию, он испытывал желание оказать стоящую услугу Отечеству и самой императрице, полагая, что русский офицер должен рисковать жизнью ради родной страны.

Получив от императрицы полномочия, Орлов принялся наводить порядок в Москве. За три дня бунт был подавлен (погибло 100 человек). Григорий Григорьевич отдал свой дворец под лазарет, втрое повысил жалование врачам, направил заключенных на уборку и вывоз трупов, доставил для обработки жилищ и госпиталей уксус, провел несколько облав против мародеров.

Он расследовал убийство митрополита Амвросия, но не обнаружил конкретных зачинщиков преступления и предпочел закрыть дело, чтобы случайно не наказать невиновных. К концу 1771 года эпидемия прекратилась почти так же внезапно, как и началась.

Давний противник «немки-узурпаторши» сенатор Никита Иванович Панин стремился отстранить Екатерину Алексеевну от управления государством. В то время многие дворяне, осознавая, какой властью они обладают, старались узаконить свои права, но императрица пока не предпринимала решительных шагов в этом направлении. Ее покойный супруг подготовил манифест о дворянской вольности, но после его смерти Екатерина Вторая так и не придала этому документу статус закона. Более того,  ходили слухи, что императрица никогда не одобряла проект Петра Третьего. «Разве прежде дворяне ходили в крепостных?» — ерничала она по этому поводу. Дворяне, действительно, обладали определенными льготами, но их привилегии были обусловлены милостью монарха. Правящий класс хотел пользоваться своими правами по закону, не зависящему от приоритетов и настроений царствующих особ.

Как выразитель интересов наиболее прогрессивной части дворянства, Панин полагал, что Россия созрела для принятия конституции, ограничивающей власть монарха. Инициируя интриги вокруг трона, Никита Иванович руководствовался и другими соображениями: за каких-то три года он утратил доверие императрицы; Екатерина Вторая создала марионеточную партию из верных советников с Орловыми во главе и теперь не нуждалась в поддержке могущественного министра.

События русско-турецкой войны показали, что Екатерина не имеет серьезных намерений в отношении проекта Северной системы, предложенного Паниным, но руководствуется другой (неизвестной ему) политической концепцией. Иными словами, министра постепенно отстраняли от важных государственных дел.

Обладая пока еще немалым влиянием при дворе, Никита Иванович в 1772 — 1773 годах сумел собрать вокруг себя ряд единомышленников, образовавших вскоре тайную либеральную оппозицию «партии власти». В их среде созрел план заговора с целью государственного переворота. Кроме самого Панина ключевыми фигурами в этом рискованном предприятии стали секретарь министра Денис Иванович Фонвизин (более известный потомкам как писатель-драматург и просветитель), фельдмаршал Петр Иванович Панин (родной брат министра), князь Н. В. Репнин и княгиня Екатерина Дашкова, затаившая обиду на императрицу за то, что Екатерина не оценила ее участия в заговоре против Петра Третьего.

Михаил Александрович Фонвизин — племянник Д. И. Фонвизина, герой Отечественной войны 1812 года и декабрист — рассказывал впоследствии со слов дядюшки, что Панин предполагал «основать политическую свободу сначала для одного дворянства, в учреждении Верховного сената которого часть несменяемых членов назначалась бы от короны, а большинство сословий бы из избранных дворянством из своего сословия лиц… Под ним в иерархической постепенности были бы дворянские собрания, губернские или областные и уездные, которым предоставлялось право совещаться в общественных интересах и местных нуждах, представлять об них Сенату и предлагать ему новые законы».

Денис Фонвизин (фон Визен) происходил из немецкого рода, корни которого вели к Карлу Великому, основателю древней империи франков. Первые представители Ангальтской династии также состояли в родстве с этим правителем; таким образом, Карл Великий был общим (хотя и не прямым) предком Екатерины Второй и Фонвизина. На протяжении всемирной истории потомки франкского императора не однажды противостояли друг другу. В частности, враждовали между собой русский князь Александр Невский и шведский ярл Биргер Магнуссон. 

Главным «орудием» заговора был выбран сын Екатерины Алексеевны и законный наследник трона великий князь Павел. Панин полагал, что, возведя на трон Павла Петровича, он сумеет манипулировать им и добьется своей цели — осуществления проекта конституции.

Сын императрицы, великий князь Павел Петрович к тому времени достиг совершеннолетия и собирался жениться. Его избранницей стала принцесса Вильгельмина Гессен-Дармштадтская, представительница знатного германского рода, восходящего к герцогам объединенных земель Гессена и Дармштадта. Привлечь Павла Петровича к участию в перевороте не представляло большой трудности: между матерью и сыном на протяжении многих лет существовала скрытая вражда.

Летом 1772 года британская разведка обнаружила признаки заговора. Собственные агенты императрицы также имели сведения на этот счет. Зная о заговоре в общих чертах, Екатерина Вторая не придавала факт огласке. Никита Панин получил легкий намек: Орловы поручили генерал-аншефу Н. И. Салтыкову присматривать за великим князем. Противостояние Паниных и Орловых не уменьшалось, а только приняло скрытые формы.

В 1773 году приехавшая в Россию, невеста великого князя Павла Петровича приняла православие (изначально принцесса была лютеранкой), получив после крещения в новую веру имя Натальи Алексеевны. Факт женитьбы означал, что Екатерина должна уступить трон сыну.

И без того напряженные отношения Павла и Екатерины после женитьбы великого князя перешли в хроническое противостояние. Молодая жена, имея большое влияние на нервозного и впечатлительного супруга, добивалась окончательного отдаления Павла от прежних друзей и от матери-императрицы. Екатерина чувствовала, что по вине невестки утрачивает возможность воздействовать на сына. Вероятно, мать и смирилась бы с поведением невестки, если бы видела в ее поступках желание помочь Павлу. Но Наталья Алексеевна оказалась особой легкомысленной: днями напролет она танцевала на балах, каталась на санях и шлюпках или выезжала на охоту, стрелять «тетеревей на чучелы». Императрицу не устраивало и то, что принцесса почти не учит русский язык, но тратит огромные суммы на наряды и украшения — долгов у нее было «вдвое, чем состояния».

Екатерина видела в супруге наследника и другие недостатки: «Великая княгиня постоянно больна, и как же ей не быть больной! Все у этой дамы доведено до крайности: если она гуляет пешком, то двадцать верст, если танцует, то двадцать контрдансов и столько же менуэтов, не считая аллемандов; чтобы избегнуть жары в комнатах, их вовсе не топят; если кто-нибудь трет себе лицо льдом, то у нас все тело становится лицом, одним словом, середина во всем далека от нас».

Иноземная принцесса отличалась ветренностью и позволяла себе вольности в общении с мужчинами. Императрица пыталась вмешаться в семейную жизнь сына, но безуспешно. Наталья Алексеевна быстро заняла позицию Панина, поскольку была недовольна своим положением при дворе: исправить ситуацию она могла, только став женой императора. Супруга упорно внушала Павлу, что он заслуживает лучшей доли, и уговаривала его захватить трон.

В год свадьбы Павел Петрович предпринял попытку повлиять на государственные дела, претворив в жизнь некоторые идеи Панина. Великий князь, занимая должность генерал-адмирала кирасирского полка, написал сочинение («записку»), в котором затрагивал вопросы организации пограничной службы и «обороны всех пределов». Познакомившись с его заметками, императрица обнаружила, что сын разбирается в государственном управлении. Многие из представленных в «записке» соображений Павел Петрович высказал самостоятельно (независимо от Панина).

Екатерина Вторая решительно пресекла попытки сына принять участие в политических делах, чем воспользовался Панин: появился удобный повод уговорить Павла выступить против матери. После долгих и мучительных раздумий великий князь рассказал обо всем императрице, покаявшись в дурных замыслах (хотя Екатерина уже знала обо всем от доносчиков). Императрица простила Павла, сделав вид, что растрогана его сыновней преданностью.

Панин оказался при дворе персоной нон-грата. Выяснилось, что он занимает не последнее место среди проникших в Россию из Европы «вольных каменщиков» — членов масонской ложи. Этот факт обусловил подозрительность Екатерины Второй по отношению к масонам.