Архив категорий «Военный коммунизм»

Автор:admin

Быт эпохи «военного коммунизма»

Уже осенью 1917 года с улиц городов исчезли нарядные дамы и кавалеры. Английский писатель-фантаст Г. Уэллс, посетивший Советскую Россию, писал о питерской уличной толпе: «Прохожие… были одеты в невообразимые лохмотья, поскольку в России не было ни новой одежды, ни новой обуви. У многих людей на ногах были лапти… Даже у большевистских комиссаров были щетинистые щеки, поскольку бритвы и подобные вещи не производились и не импортировались». Однако при Петроградском Совете уже в 1918 году существовал особый склад конфискованных вещей, откуда по записке можно было получить одежду самого лучшего качества. Своеобразным символом «военного коммунизма» стала кожанка — форменная одежда летчиков и шоферов эпохи Первой мировой войны.

Хотя победивший класс (пролетариат) имел определенные привилегии, в условиях разрухи и нищеты никакая система распределения не могла обеспечить нормальное существование даже «классово полноценным элементам».

В январе 1921 года было решено обеспечить питерских рабочих нижним бельем. Для этой цели из особых запасов пряжи изготовили 17 тысяч трикотажных комплектов. Но такие акции были разовыми, и ощущение неравенства в «пайковом» обществе все более усиливалось. 

В сентябре 1920 года, выступая на заседании Петросовета, рабочий Обуховского завода заявил: «Товарищи, при буржуазном строе я ходил в грязной блузе, а паразит, тот, который избивал нашего брата и пил его кровь, носил галстуки и крахмалы, а теперь и наши товарищи, и члены нашей организации унаследовали эти галстуки и крахмалы, и сами начали чище буржуазии наряжаться». И действительно, на фоне оголодавшей толпы петроградцев сразу можно было узнать представителей большевистской партийно-государственной элиты.

Недовольство рабочих ущемлением «имущественных прав» нарастало. Их уже не могла успокоить отмененная в январе 1921 года плата за ширпотреб, медикаменты, услуги пошива и парикмахерских.

Более того, политические сводки о настроениях населения в феврале — начале марта 1921 года зафиксировали активное недовольство «военно-коммунистическими» мероприятиями: «Трамваи даром, а они почти не ходят, нет топлива, лекарства даром — а их нет в аптеках. Газеты даром, а их нет, так как нет бумаги, все то даром, чего нет… квартиры всем с 1 января бесплатно и с ноября никому ни полена не давали, а сейчас в марте обеды всем бесплатно, хуже, чем свиньям приготовлены… Бани бесплатные, там так холодно и вода не идет. Продукты, как то: хлеб и остальное бесплатно, но хлеба дают очень мало, продуктов же — не чаще одного раза в месяц».

Еще большие запустение и разруха наблюдались в жилищном фонде. В конце мая 1921 года Совет народных комиссаров был вынужден констатировать «хищническую эксплуатацию и разрушение жилищ».

Документы официального обследования одного из домов свидетельствовали: «… водопровод во всем доме не действует. Уборные не действуют… Полы в некоторых комнатах положены, очевидно, на топливо. Чем ниже спускаться, тем этажи представляют картину разрушения и антисанитарного состояния все мрачнее и мрачнее… Мусорные ямы и люки переполнены. Общее впечатление, что весь дом представляет вредную клоаку, жильцы этого дома должны быть безотлагательно выселены, немедленно надлежит принять энергичные меры и привести дом в удовлетворительное санитарное состояние». 

В ноябре 1921 года Народный комиссариат внутренних дел предложил «новую жилищную политику», которая предоставляла «коллективам жильцов, арендаторам и домовладельцам определенную самостоятельность в эксплуатации помещений» и освобождала население «от излишних стеснений и регламентаций в занятии жилищ». На возможных арендаторов и владельцев возлагалась обязанность ремонта разрушенных зданий. Но лишь через 1 год и 2 месяца, после официального введения нэпа в мае 1922 года, ВЦИК принял постановление об основных частных имущественных правах, в котором признавалась частная собственность на жилые строения. До той поры основная масса горожан существовала в ужасающих условиях.

Люди ждали от политиков перемен прежде всего в повседневной жизни. Они хотели самостоятельно выбирать жилье, покупать продукты и товары в магазинах, нормально питаться. Добиться всего этого было нелегко, так как за два с половиной года новой власти удалось разрушить устойчивые представления городского жителя о нормальном человеческом доме. Привычные и важнейшие стороны быта после 1917 года подверглись резким изменениям. И «квартирный передел» (переселение рабочих в «господские» квартиры), и «пайковый рай», выразившийся в закрытии магазинов, произвели удручающее впечатление на Г. Уэллса, посетившего Петроград осенью 1920 года: «Прогуливаться по улицам при закрытых магазинах кажется совершенно нелепым занятием. Для нас современный город, в сущности, лишь длинный ряд магазинов, ресторанов и тому подобное. Закройте их, и улица потеряет всякий смысл».

Многие партийцы воспринимали реалии этого времени как закономерный шаг на пути к социализму. Не случайно некоторые черты, присущие «военному коммунизму», сохранились и после окончания Гражданской войны. Например, партийный секретарь из Тамбовской губернии писал, что «для сбора сельхозналога применяются почти повсеместно репрессивные меры. Часто прибегают к массовым арестам и конфискации имущества с последующей его продажей с молотка». В Моршанском уезде «за неуплату налогов разрушали каменные амбары, игнорируя жалобы и обращения».

Подобного рода меры не имели никакого экономического смысла. Даже ГПУ, использовавшее в своей специфической деятельности отнюдь не мягкие методы, было обеспокоено чрезмерным рвением местных товарищей: «Для того чтобы заставить платить налог, обычно полагаются на репрессии, как, например, опись и продажа собственности и арест неплательщиков. В некоторых губерниях число арестованных достигло несколько сот на уезд, а в Ставропольской губернии было арестовано 10 000 неплательщиков».

Поколение коммунистов эпохи Гражданской войны, привыкшее атаковать и уничтожать классового врага, пыталось и многие проблемы мирного времени решать по-военному. «Если враг не сдается, его уничтожают» — этот императив, высказанный М. Горьким, отражает психологию новой правящей политической элиты. Это были большевики, победившие в братоубийственной Гражданской войне и воспринимавшие «чрезвычайщину» и насилие как нормальные способы разрешения любых конфликтов. Данное обстоятельство во многом предопределило судьбу новой политической линии, которая шла на смену «военному коммунизму».

Многие партийцы воспринимали реалии этого времени как закономерный шаг на пути к социализму. Карл Маркс, изучая развитие экономики при империализме, указывал, что безудержный рост картелей, синдикатов, трестов и тому подобных объединений капиталистов неизбежно приведет к появлению «монополии монополий», которой и окажется социалистическое государство. Сложившиеся в 1918 году условия (полная национализация промышленности и установление сверхцентрализованного контроля над ней через сеть главков, механизм уравнительного распределения, а также инвентаризация всего и вся в хозяйстве страны посредством «чрезучета») обеспечивали, как казалось поначалу большевикам, скорый и безболезненный переход к настоящему коммунистическому обществу. Поэтому на первых порах необходимость в поисках альтернативы «военному коммунизму» отсутствовала.

Не случайно даже впоследствии, по завершении Гражданской войны и во время перехода к новой экономической политике (нэпу), в принципах хозяйствования большевиков сохранились некоторые черты, присущие «военному коммунизму».

Автор:admin

Голод 1921 года

Переход от «военного коммунизма» к нэпу в первую очередь предусматривал изменения в сельскохозяйственной политике партии и советского правительства: были предприняты меры, нацеленные на получение максимального количества продуктов питания за счет предоставления новых стимулов крестьянству. Декрет Совнаркома от 28 мая 1921 года установил значительно щадящий хлебный налог — 240 миллионов пудов (вместо 423 миллионов пудов по разверстке 1920 года).

Однако эти расчеты не оправдались: сильная засуха, стоявшая два года подряд в хлебородных губерниях страны, опустошила большую часть Поволжья. Например, в сообщениях, которые поступали в 1921 году из Симбирской губернии, говорилось: «Голодающие питаются березовыми сережками, корой деревьев и желудями. Но есть такие, которые ничего не имеют, так как сережки, лебеда и желудевая мука — это пища состоятельных людей». В деревнях отмечались даже случаи людоедства.

Писатель М. Осоргин писал по этому поводу, что «людоедство стало обыденным явлением. Ели преимущественно родных, в порядке умирания, кормя детей постарше, но не жалели грудных младенцев, жизни еще не видевших, хотя в них проку было мало. Ели по отдельности, не за общим столом, и разговоров об этом не было». 

Из представителей интеллигенции создавались группы, которые отправлялись в голодающие районы для оказания помощи населению. Участник такой группы Ю. Максимов вспоминал, что в более «легких случаях», когда дело еще не доходило до людоедства, «при встречах друзей и знакомых на вопрос: «Как ваше здоровье?» в лучшем случае обычно отвечали: «Ничего, слава Богу, худею», а в худшем: «Плохо, начал пухнуть».

Из Тамбовской губернии писали: «Кругом, на сто верст, сильный голод.  Ходят милостыню просить, но подать некому. У многих ничего не сеяно и озимых нет. Продают свои последние вещи и инвентарь, и скот, которое все не ценится, и покупать некому. Государство понемногу дает семена слабым, но этого слишком мало… Большая ненависть и зло к тому, у кого хлеб есть».

Когда в конце июня 1921 года в Москву стали поступать известия о страшном голоде, группа общественных деятелей обратилась к властям с предложением просить помощи за границей. Масштабы надвигающейся катастрофы заставили советское правительство согласиться на это предложение. Был издан декрет о создании Всероссийского комитета помощи голодающим в составе 60 человек. В него вошли Л. Б. Каменев (президент Комитета), А. И. Рыков, А. В. Луначарский, Л. Б. Красин, М. Горький, два бывших министра Временного правительства — Н. М. Кишкин и С. Н. Прокопович — и много беспартийных интеллигентов. Комитет был призван создавать фонды из добровольных пожертвований и государственных субсидий, собирать запасы продовольствия в России и за рубежом, руководить их распределением.

Число нуждающихся в помощи оценивалось в 10 миллионов человек. Пять месяцев спустя, на 9 Всероссийском съезде Советов, состоявшемся в декабре 1921 года, прозвучала другая официальная цифра — 22 миллиона голодающих (однако из доклада М. И. Калинина ясно, что она занижена по меньшей мере на 5 миллионов). В Сибирь было эвакуировано 100 тысяч жителей  из наиболее пораженных засухой районов. Правительство приняло решение освободить от натурального налога крестьян голодающих губерний. В конце года выяснилось, что из 38 миллионов десятин земли, засеянных в европейских губерниях РСФСР, урожай полностью уничтожен засухой более чем на 14 миллионах десятин. Вместо запланированных на 1921 — 1922 годы 240 миллионов пудов продовольственного налога было собрано только 150 миллионов пудов.

1,25 миллионов человек покинули пострадавшие районы и двинулись в направлении Сибири и Украины, большинство этих людей находилось в пути в течение многих недель, а порой и месяцев. По своим масштабам, остроте и серьезности последствий разыгравшийся голод превзошел аналогичное бедствие, постигшее Россию в 1891 — 1892 годах. На декабрь 1921 года в качестве помощи голодающим было собрано 180 тысяч пудов зерна и 600 тысяч пудов другого продовольствия внутри страны. 2380 тысяч пудов (из них 1600 тысяч пудов зерна) поступило из-за границы.

Русская эмигрантская пресса восприняла создание Комитета как свидетельство отчаянного положения Советского государства, которое, как полагали на Западе, больше не могло существовать без помощи буржуазии. Прибывший в Москву британский дипломат пытался установить связь с Комитетом, минуя советское правительство. Иностранные государства довольно наивно рассматривали Комитет как альтернативное правительство, которое в случае свержения советского строя могло бы прийти к власти. «Американская администрация помощи» (АРА) во главе с президентом США Г. Гувером (Советы заключили с ним соглашение об оказании помощи голодающим) тоже рассчитывала использовать программу помощи для ослабления позиций советского правительства и в первую очередь старалась иметь дело с Всероссийским комитетом помощи голодающим. В связи с этим советская власть видела в деятельности Комитета определенную угрозу для себя.

Советское правительство уведомило Комитет о том, что его работа в Москве закончена и теперь его члены должны заняться организацией помощи пострадавшим непосредственно в районах бедствия. Когда многие из членов Комитета отказались выполнять это решение, власть объявила о его роспуске; ведущие деятели Комитета из числа представителей буржуазии были арестованы.

В самом начале своего существования Комитет помощи голодающим получил среди большевиков название «Прокукиш» — от первых слогов фамилий некоторых комитетчиков: «Про» — от С. Прокоповича, «Ку» — от Е. Кусковой (известной либеральной деятельницы), «Киш» — от Н. Кишкина. В. И. Ленин говорил также: «От Кусковой возьмем имя, подпись, пару вагонов от тех, кто ей (и эдаким) сочувствует. Больше ни-че-го».

После ареста участников Комитета «по обвинению в контрреволюционной деятельности» Ленин предлагал: «На сотню ладов высмеивать «Кукиш». Высмеивать и травить не реже одного раза в неделю в течение двух месяцев».

Голод 1921 года унес около 5 миллионов человеческих жизней. Представители прогрессивной западной общественности оказывали бескорыстную поддержку бедствующему населению Страны Советов. За оказание помощи гражданам России Нобелевской премии мира был удостоен знаменитый норвежский полярный исследователь Ф. Нансен. 

Весь 1921 год прошел для петроградцев в условиях угрозы голода, которую было невозможно ликвидировать одним лишь законодательным актом о замене продразверстки продналогом. Дневниковые записи и сводки о политических настроениях свидетельствуют о полуголодном существовании рабочих, служащих, представителей интеллигенции. Поэт М. Кузьмин в своем дневнике за 1921 год писал: «27 марта. Обед был скверный. Голодновато… 7 июня. Ели, ели и плохо. Какое-то тухлое масло. Овсяная каша, как жеваная. Везде смех и анархия, голод, чума и тому подобное… 7 июля. Пошли отыскивать хлеб… 2 августа. Впроголодь… 10 августа. В доме ничего нет, только молоко… 21 августа. Ели картошку с американским салом, от которого скоро меня начнет тошнить… 1 октября. Хлеба нигде нет».

Летом 1921 года органы политического контроля зафиксировали возмущение питерцев по поводу плохого снабжения города продуктами питания: «ужасно, голод опять вернулся, 18-й год опять — одни селедки»; «вот наша пища — селедки и невская вода»; «недавно варили суп с тюлениной, но этого уж горожане не вытерпели и устроили скандал».

В то же время лидер меньшевиков Ю. Мартов в частном письме, не предназначенном для публикации, писал незадолго до своего отъезда в эмиграцию: «Что касается коммунистического сословия, то его привилегированное положение почти неприкрыто, или, лучше сказать, менее скрыто, чем в прошлом году. Такие люди, как Рязанов, Радек, Рыков, которые раньше воевали против неравенства, теперь не скрывают на своих столах белый хлеб, рис, масло, мясо, бутылку неплохого вина или коньяка. Карахан, Каменев, Бонч, Демьян Бедный, Стеклов и другие просто наслаждаются жизнью. Только Анжелику (Балабанову), Бухарина и Чичерина из звезд первой величины все еще можно отметить за их простоту нравов».

Автор:admin

Финансовая политика

Политика «военного коммунизма» подводила большевиков к осуществлению вековой мечты марксистов — ликвидации денег как финансово-экономического инструмента распределения. Но это не решало хозяйственных проблем: печатание денег оставалось единственным источником получения денежных средств для покрытия текущих государственных расходов. В итоге происходило стремительное обесценивание денежной массы, что давало возможность партии приступить к изъятию денег из экономики. Это явление стало характерной чертой «военного коммунизма».

Когда осенью 1918 года иссякли источники получения финансовых средств, ВЦИК издал два декрета — о введении двух видов прямого налога: «чрезвычайного революционного» и «натурального». Посредством «чрезвычайного революционного налога» власть рассчитывала получить с населения общую сумму в размере 10 миллиардов рублей на покрытие государственных расходов. «Чрезвычайный налог» носил характер вынужденной меры, а потому предполагалось использовать его в течение некоторого ограниченного времени. Большевики намеревались в дальнейшем вытеснить денежное обложение населения натуральным. Именно эти цели преследовала власть, издавая второй декрет, объявлявший об установлении «натурального налога». Этот экспериментальный (пробный) налог распространялся на все категории крестьянства. Земледельцы обязывались сдавать государству излишки своей продукции, то есть зерно и другие продукты, производимые сверх установленных норм на личные и хозяйственные нужды. По определению народного комиссара финансов Н. Н. Крестинского, «налог чрезвычайный связывает нас с прошлым, налог натуральный — с будущим».

В число налогоплательщиков не включались национализированные и муниципальные предприятия, выбывали из него также граждане, не располагавшие собственностью и получавшие месячную заработную плату в пределах 1500 рублей. Правительство в интересах налогообложения выделило по доходам «средний слой» граждан, которых обложило «небольшими ставками». В основном налоговому гнету подверглись состоятельные горожане и крестьяне. При этом на население Москвы и Петрограда (а также обеих столичных губерний) приходилось 50 процентов всего налога.

Четких границ между общественными «слоями» декреты не выделяли, что приводило к ущемлению прав граждан. Только за 1918 год Народный комиссариат финансов получил тысячи жалоб по поводу несоблюдения положений декрета, касавшихся освобождения от налога.

Общий сбор по стране был незначительным. В мае он составил менее 10 процентов. К декабрю 1919 года денежное налогообложение почти прекратилось, что свидетельствовало о распаде государственной бюджетной системы. Сложившаяся ситуация приближалась к марксистскому пониманию коммунизма как общества с безденежной системой. Но, увы, это был «коммунизм» не изобилия и гармонии, а тотального дефицита.

Начиная с 1919 года происходила безудержная девальвация рубля. До этого времени советское правительство осуществляло выпуск банкнот старого образца, то есть таких же, как у царского и Временного правительства. Первые денежные знаки РСФСР появились в феврале 1919 года. Они имели достоинство в один, два и три рубля, а спустя некоторое время власть издала декрет, которым устанавливались банкноты советского образца большего достоинства. На «черном рынке» России и на иностранных биржах эти знаки в течение долгого времени котировались по более низкому курсу, чем банкноты Временного правительства, не говоря уже о царских деньгах, имевших наибольшую стоимость. Так, цены на 1000-рублевую царскую банкноту варьировались в разное время от 50 тысяч до 600 тысяч советских рублей.

Монетный двор в Москве не справлялся с эмиссией денег, поэтому к 1920 году печатание купюр выполняли наряду с ним три вспомогательных учреждения, находившихся в Пензе, Перми и Ростове. Они давали работу более чем 10 тысячам человек. Тем не менее, несмотря на то что деньги выпускались в фантастических количествах, в условиях галопирующей инфляции страна остро нуждалась в новых дензнаках. Нередко клочки простой бумаги «с визой какого-нибудь ответственного лица, или местного учреждения, или председателя какого-нибудь комитета почитались за деньги».

Обесценивание денег привело к ликвидации всех платежей за основные товары и услуги. С мая 1919 года продуктовые пайки для детей в возрасте до 14 лет предоставлялись бесплатно. В январе 1920 года стали создаваться бесплатные общественные столовые для обслуживания рабочих и служащих (в первую очередь в Москве и Петрограде). Далее были упразднены плата за топливо, квартирная плата, почтовый и таможенный тарифы.

«Военный коммунизм» приближался к своему логическому завершению, однако правительство упорно старалось дать оправдание непрерывному обесцениванию денег, объясняя падение курса рубля грядущим переходом к новому обществу, в котором, как представлялось идеологам коммунизма, вообще не будет дензнаков. По этому поводу советские экономисты замечали, что «роль денег в области материального оборота народного хозяйства в значительной части кончена». В этом даже усматривалась выгода, ожидаемая в обозримом будущем: выведение денег из советского хозяйства поможет с экономить огромное количество «ненужной работы». Такая позиция давала аргументы против замечаний западных экспертов-финансистов о падении рубля.

И все же многие большевики, включая В. И. Ленина, стремились прежде времени не отказываться от денег и заботиться о повышении их курса. Вождь пролетариата призывал крестьян поставлять зерно в обмен на бумажные деньги, «за которые он (крестьянин)  сейчас получить товару не может, но которые будут служить свидетельством того, что он оказал ссуду государству».

Состоявшийся в январе 1920 года 3 Всероссийский съезд Советов народного хозяйства констатировал, что «ввиду исключительной нестабильности денежной единицы и единицы учета (рубля)» имеет смысл принять новую единицу учета, а фактически — расчетов. В качестве основной системы мер и расчетов была принята трудовая единица. Большевики вплотную подошли к тому, чтобы повторить опыт английского социалиста-утописта Р. Оуэна, который применял в своих общинах «трудовые деньги». В декабре 1918 года подобный проект выдвинул член Президиума ВСНХ Ю. Ларин: «Теперь, когда все народное хозяйство должно явиться одним целым, понятие о сравнительной доходности или бездоходности делается бессмысленным. Теперь речь может идти только о том, на сколько предметов сколько дней нам нужно будет затратить в известном производстве». Но замена денег какими-либо  «трудовыми единицами» («тредами») не получила поддержки.

Автор:admin

«Свободный рынок»

Еще одним социальным феноменом эпохи «военного коммунизма» было «мешочничество», ставшее одним из подтверждений неистребимости рыночных отношений, пусть и в их «черной», вульгарной форме. Оно установило и реальные границы распределительной политики «красной» власти: 30-45% реального потребления. Все остальное приходилось на «черный рынок» и «мешочников».

Вначале заградительные отряды на железнодорожном и водном транспорте конфисковывали все продовольствие, перевозимое пассажирами сверх минимальной нормы. Однако уже в сентябре 1918 года власть фактически признала свое временное поражение в борьбе с «мешочничеством», что нашло отражение в приказах, разрешавших трудящимся Москвы и Петрограда привозить в город продукты питания в количестве до полутора пудов (по этой причине «мешочники» вскоре получили название «полуторапудовики»).

Статистика этого периода утверждает, что более половины своих потребностей в продуктах питания население удовлетворяло за счет незаконной торговли. На 4 съезде профсоюзов в апреле 1920 года было заявлено, что необходимые потребности рабочего в 2,5 — 3 раза превышают его заработную плату. К моменту введения нэпа в 1921 году рабочие, получавшие пайки высшей категории, потребляли всего 1200 — 1900 калорий вместо 3000 калорий в день, считавшихся необходимым минимумом для рабочих физического труда. Руководители ВСНХ в целом объективно оценивали сложившуюся ситуацию. А. И. Рыков признавал, что «мало кто из рабочих не покупает продукты на «свободном рынке». Г. Л. Пятаков также был вынужден отметить, что «шахтер Донбасса… потребляет всего 50 процентов калорий, которые необходимы ему для полного восстановления сил». Нетрудовым элементам и вовсе грозила голодная смерть.

Первоначально «мешочники» торговали своими продуктами, сбывая их по очень высоким ценам. Однако падение покупательной способности денег принудило отказаться от торговли и переключиться на более выгодный в тех условиях прямой товарообмен. Достаточные средства для приобретения продовольствия за деньги имелись лишь у зажиточной части населения: эти люди обладали собственностью, которую можно было выгодно продать. В результате в стране существовала незаконная торговля не только продовольствием, но и другими товарами.

В соответствии с политикой «военного коммунизма» администрация фабрик выдавала часть заработной платы натурой (то есть в виде продукции, которая на них производилась), причем эта «натура» предназначалась для личного пользования рабочих и их семей. Однако эти предметы вскоре перешли в разряд объектов торговли по ценам «свободного рынка», то есть либо обменивались на другие товары (в особенности продукты), либо продавались за деньги.

Один из выступавших на 1 Всероссийском съезде Советов народного хозяйства в мае 1918 года обратил внимание на эту практику, которая получила название «кусочничество»: «Страшное зло — мешочничество, страшное зло — кусочничество, но еще большее зло, когда рабочим начинают выдавать плату натурой, продуктами и когда они сами превращаются в кусочников». Через два года, когда эта практика достигла значительных масштабов, 4 съезд профсоюзов принял резолюцию, которая осуждала торговлю приводными ремнями, инструментами и другим оборудованием фабрик.

Развитие экономической политики в период «военного коммунизма» привело к сосуществованию в Советской России двух различных систем распределения материальных благ. Первая система, поддерживавшаяся государством, предполагала сбыт товаров по твердой цене, а впоследствии бесплатную их выдачу в виде пайков. Вторая, с которой государство старалось бороться по мере возможностей, заключалась в частной торговле. Впрочем, частная торговля все более приобретала черты товарообмена, до некоторой степени приближаясь таким образом к идеалу большевиков, поскольку цены единоличных торговцев на все предметы первой необходимости в 40 — 50 раз превышали те, которые установила власть.

Ввиду хронических дефицитов «черный рынок» был выгоден значительной массе людей. В Москве незаконная торговля велась на Сухаревской площади. Здесь, на рынке, некогда воспетом писателем и журналистом В. А. Гиляровским, заключались сделки между подпольными торговцами и их клиентурой. «Отличилась» таким образом не только Сухаревка, но также Смоленский рынок, Охотный ряд и другие центры столичной торговли. Спектр товаров, предлагаемых здесь спекулянтами, не был велик, но резко отличался от того, что могло предложить государство.

Несмотря на то что милиция периодически проводила облавы, «черный рынок» благополучно существовал. Название «Сухаревки» со временем стало нарицательным для частного (то есть подпольного) сектора советской экономики. В частности, этим новым словом активно пользовался В. И. Ленин, призывавший к полному уничтожению нелегальной торговли. По утверждению лидера партии, «капитализм до сих пор тормозит начинания Советской власти путем мешочничества, Сухаревки и тому подобного».

Автор:admin

Мобилизация труда государством

В начале 1920 года максимальную интенсивность приобретает непрерывно подстегивавшийся партией процесс мобилизации рабочей силы. Один из ведущих идеологов этого процесса — главковерх Л. Д. Троцкий — специально подготовил к 3 Всероссийскому съезду Советов народного хозяйства доклад, большую часть которого посвятил вопросам трудовой дисциплины и трудовой повинности. В результате обсуждения тезисов Троцкого съезд принял резолюцию об обязательном введении трудовых книжек для всех рабочих (что имело целью воспрепятствовать уклонению от трудовой повинности) и применении таких методов рекрутирования рабочей силы, которые использовались в армейской мобилизационной системе.

Первый опыт в деле «мобилизации рабочей силы» не заставил себя ждать. Вскоре за описанными событиями последовало появление декрета, в соответствии с которым на основе третьей армии на Урале создавалась «первая революционная трудовая армия». Ей была вверена военная власть над местными гражданскими учреждениями. Удачно проведенный трудовой эксперимент давал автору проекта Л. Д. Троцкому уверенность в том, что стоящие перед промышленностью проблемы по большей части можно решить, опираясь на энтузиазм и милитаризацию огромных масс крестьян и пролетариев. Главковерх считал, что должен быть создан такой режим, «при котором каждый рабочий чувствует себя солдатом труда, который не может собою свободно располагать, если дан наряд перебросить его, он должен его выполнять, если он не выполнит — он будет дезертиром, которого карают… Это есть милитаризация рабочего класса».

Еще дальше шел в своих рассуждениях «любимец партии» (характеристика, данная В. И. Лениным) Н. И. Бухарин: «Принуждение… не ограничивается рамками прежде господствующих классов и близких к ним группировок. Оно в переходный период — в других формах — переносится и на самих трудящихся, и на сам правящий класс». «Правящий класс» в лице так называемой ленинской гвардии еще испытает на себе в полной мере воздействие «машины» принуждения, отлаженной в годы «военного коммунизма».

Действующее военными методами государство открыло для себя новый источник рабочей силы. В апреле 1919 года были образованы исправительно-трудовые лагеря для нарушителей, приговоренных к этой форме наказания революционными трибуналами или обычными народными судами. Заключенные в таких лагерях направлялись на работу «по запросу советских учреждений» и трудились по 8 часов в день. Разрешалась сверхурочная и ночная работа на условиях, предусмотренных общим Кодексом законов о труде. Заработная плата выдавалась согласно ставкам, установленным профсоюзом. Около трех четвертей заработка вычиталось на покрытие расходов по содержанию и поддержанию лагеря в порядке.

Почти одновременно с введением этой меры власть внедрила и более суровую форму наказания — отправку на принудительные работы в «концентрационные лагеря». Первоначально эти учреждения предназначались для содержания тех, кого признавали виновным в контрреволюционной деятельности во время Гражданской войны, но в дальнейшем число заключенных стало пополняться за счет всех противников большевистского режима. Власть использовала их для выполнения самых трудных и неприятных работ. Такие лагеря станут зародышами будущего «архипелага ГУЛАГ». Политика милитаризации труда и административно-уголовного «закручивания гаек» проявилась и в другой мере, предпринятой большевистской властью: 25 июня 1919 года в Москве и Петрограде взамен паспортов были введены трудовые книжки. Рабочих и служащих ведомств приравняли к военнослужащим, самовольный переход из одного наркомата в другой запрещался.

В ноябре 1919 года Совнарком принял Положение о рабочих дисциплинарных товарищеских судах, наделенных полномочиями применять жестокие санкции, вплоть до «увольнения из предприятия с передачей в концентрационный лагерь».

Практика мобилизации была вызвана временными трудностями «военного коммунизма» и официально подлежала упразднению, когда эти чрезвычайные обстоятельства будут преодолены. Однако она оказалась более жизнеспособной, чем остальные атрибуты «военного коммунизма»: трудовая политика, которая была впоследствии принята в период осуществления пятилетних планов, унаследовала многое из концепций, выдвинутых Троцким и другими идеологами партии.

Автор:admin

Новые стимулы

В период Гражданской войны существование государства зависело от мобилизации каждого гражданина в интересах победы над белогвардейскими армиями. Суть политики «военного коммунизма» заключалась в отказе от общепринятых методов найма рабочих и управления предприятиями. Это рассматривалось не только как уступка чрезвычайным обстоятельствам, но и как действенный шаг к достижению социалистического порядка.

В дальнейшем предполагалось разработать новую систему стимулов, которая пришла бы на смену тем методам капитализма, какие уже давно в сочинениях социалистов получили название «экономический кнут». Наиболее совместимым с духом социализма большевики признавали революционный энтузиазм. Предполагалось, что революционный энтузиазм охватит рабочий класс точно так же, как и бойцов Красной армии.

Одним из способов поощрения рабочих на трудовые подвиги стало введение коммунистических субботников. Первый субботник состоялся в мае 1919 года, то есть по прошествии месяца после принятия декрета о мобилизации. В этот день несколько сотен работников Московско-Казанской железной дороги после окончания смены бесплатно проработали еще шесть часов, желая помочь большевистскому правительству со скорейшей отправкой войск и боеприпасов на фронт. Этому начинанию В. И. Ленин посвятил статью «Великий почин», выделив его из ряда прочих фактов как пример новой «общественной, социалистической дисциплины».

Спустя год, в 1920 году, 1 мая пришлось на субботу, что придало этому движению новый импульс. За месяц до планируемой акции (в апреле) типографские работники, состоявшие в партии большевиков, выпустили специальную однодневную газету «Коммунистический субботник», которая подготавливала народ к предстоящему событию. В очередном коммунистическом субботнике, проведенном в Кремле, принял участие В. И. Ленин. Впоследствии этот яркий факт лег в основу советской политической мифологии. Спустя некоторое время в соответствии с партийным Уставом неоплачиваемые субботники стали обязательными для всех коммунистов.

С того же года (1920) берет начало ударничество. Партия приняла решение морально поощрить особенно активных рабочих, выполнявших программу Л. Д. Троцкого по восстановлению транспорта страны. Чтобы такие трудящиеся выделялись среди общей массы, их произвели в «ударники». Термин «ударничество» («ударная работа») служил характеристикой достижений на трудовом фронте, знаком общественного признания. Вскоре появилась практика формирования бригад «ударников» для выполнения заданий высокой сложности или особой срочности.

Стимулом первых «ударников» служила исключительно слава, громкое имя: таких людей называли «знатными», то есть предполагалось, что они составят пролетарскую замену свергнутой знати в новом обществе. Однако со временем партия для поддержки ударничества ввела денежные и натуральные премии, которыми вознаграждался интенсивный труд, что послужило дополнительным, материальным, стимулом для рабочих. Средства на эти цели брались из специально созданного фонда, включавшего, помимо прочего, 500 тысяч пудов хлеба. Фонд обеспечивал выплату натуральных премий в виде добавочного пайка к обыкновенному нормативному пайку. Таким образом, политика военного коммунизма в сфере производства свелась в конечном итоге к почти полному отказу от использования материальных стимулов. Главными побуждающими к труду факторами признавались  революционный энтузиазм и принуждение, носившее неприкрытый характер.

Автор:admin

Централизация управления

Практически в первые дни и недели после провозглашения советской власти началась национализация частных банков в Петрограде, банковское дело объявлялось государственной монополией. Был создан единый народный банк Российской Республики. 17 ноября 1917 года декрет СНК национализировал фабрику товарищества Ликинской мануфактуры (возле Орехова-Зуева). В декабре 1917 года национализация коснулась нескольких предприятий на Урале и Путиловского завода в Петрограде.

В январе 1918 года был национализирован морской и речной флот. В апреле 1918 года национализации подверглась внешняя торговля. В хозяйстве первыми национализированными отраслями стали сахарная (май 1918 года) и нефтяная (июнь 1918 года) промышленность. Ход Гражданской войны заставил довести эти процессы до логического конца. 20 ноября 1920 года были национализированы все промышленные частные предприятия с числом рабочих свыше пяти (при наличии механических двигателей) или десяти (при отсутствии механизации) человек.

В период «военного коммунизма» новая «социалистическая» экономика получила «родовую травму» в виде государственного механизма регулирования не столько производства, сколько распределения. «Идея распределительности выталкивалась на передний план и возрождением старых эгалитаристских утопий, которые трансформировались в наивные и вульгарные представления о социализме и овладели широчайшими народными массами. Психология «экспроприации экспроприаторов» размыла представления о труде как первооснове общественного богатства». «Взять все и поделить» — знаменитый лозунг Шарикова, персонажа повести М. А. Булгакова «Собачье сердце», выражает психологию масс в годы «военного коммунизма».

Первые итоги экономической политики новой власти оказались плачевными. Революция внушила народу надежду на то, что отныне он сам будет распоряжаться средствами производства. Но от одного лишь провозглашения лозунга «Земля — крестьянам, фабрики — рабочим» сельскохозяйственной и промышленной продукции в стране не прибавилось. Искусству управления народным хозяйством нужно было учиться.

В начале апреля 1918 года В. И. Ленин заявил о своем решении скорректировать курс хозяйственной политики. Его план предусматривал прекращение тактики «бури и натиска» в отношении частного капитала и даже некоторый компромисс с «цивилизованными капиталистами». Историки склонны расценивать этот шаг как наметки нэпа (новой экономической политики, к которой большевики перешли в 1920-е годы).

Однако в 1918 году ленинская идея не получила практического развития. Введение чрезвычайных мер в деревне потребовало адекватных решений и в других секторах экономики. Собравшийся в мае 1918 года в Москве съезд Советов народного хозяйства отверг и госкапитализм, и рабочий контроль, провозгласив курс на национализацию важнейших отраслей промышленности, закрепленный декретом СНК от 28 июня 1918 года. Функции управления национализированными предприятиями передавались Высшему совету народного хозяйства (ВСНХ), который был создан еще в декабре 1917 года для согласования и объединения деятельности всех экономических органов и учреждений (как центральных, так и местных).

Такого рода сверхцентрализация (через ВСНХ и его главки) не допускала какой-либо самостоятельности на местах. Москву заполнили учреждения типа «Главкрахмал», «Главспичка», «Чеквалап» (чрезвычайная комиссия по заготовке валенок и лаптей), контролировавшие все (даже самые малейшие) ответвления в экономике. Это довольно уродливое явление получило название «главкизм».

Почти 50 главков, учрежденных в Советской России, представляли собой систему хозяйственно изолированных друг от друга вертикальных объединений — взаимосвязь между ними определялась только Президиумом ВСНХ. В «главкизме» был доведен до логического конца принцип централизованного распределения, парализовавший инициативу снизу и исключивший всякие стимулы к саморазвитию. 

Сверхцентрализация хозяйственной жизни диктовала и особый, приказной по сути стиль руководства. Характерны в этом отношении стиль и пафос приказа Тамбовского губпродкома волостным исполкомам: «Немедленно, точно и без оговорок приступить к учету посевной площади. Малейшее уклонение, саботаж и ложные показания будут преследоваться самым беспощадным образом, вплоть до заключения в концентрационный лагерь». Применение подобного стиля на практике и спровоцировало разгоревшуюся на Тамбовской земле «антоновщину».

Острую полемику на 7 Всероссийском съезде Советов, состоявшемся в декабре 1919 года, вызвал вопрос об использовании специалистов. Сначала некоторые из должностных лиц ВСНХ считали, что использование «буржуазных» инженеров на фабричном производстве является «предательством рабочих». Но когда Л. Д. Троцкий начал привлекать старый офицерский состав для создания Красной армии, В. И. Ленин прямо заявил, что «без руководства специалистов различных отраслей знания, техники, опыта переход к социализму невозможен». Он также выразил сожаление по поводу того, что для привлечения буржуазных «спецов» советская власть еще не создала соответствующих условий.

Автор:admin

Недовольство рабочих

Экономические мероприятия советской власти шли вразрез с ожиданиями народа. Не только крестьяне были недовольны своим тяжелым положением. После революции рабочие уверились в том, что они хозяева производства и могут управлять им по своему усмотрению. Поэтому политика национализации вызвала неприятие в среде пролетариата.

В марте 1919 года в Астрахани вспыхнули забастовки рабочих, которые отстаивали право свободно ловить рыбу и закупать хлеб. Пролетариям сочувствовали некоторые армейские части. Власть увидела в этом угрозу для себя. Рабочих обвинили в «шкурничестве», в том, что они забыли «революционное дело». В центре города собрался 10-тысячный митинг. На чердаках домов вокруг площади, где он проходил, заранее установили пулеметы. К рабочим обратились с требованием разойтись. Когда они отказались, раздался винтовочный залп и затрещали пулеметы. В этот день погибло около 2 тысяч человек.

Карательной акцией руководил С. М. Киров. Его соратник Ю. Бутягин вспоминал: «Когда отгремели орудийные выстрелы на улицах Астрахани замолкла пулеметная дробь, город услыхал железные слова Кирова: «После решительного урока, преподанного белым бандам, все сознательные рабочие города Астрахани должны властно сказать: «Прочь, наглые шкурники, с нашей великой дороги!» «Вслед за приказом «Смерть шкурникам!» должен раздаться другой, не менее революционный клич: «Все за работу! Все к станкам!» Помните, каждая минута безделья есть преступление перед Советской Россией!»

При анализе политики «военного коммунизма» (термин А. А. Богданова) довольно трудно провести грань между вынужденными мероприятиями, продиктованными сложной обстановкой Гражданской войны, и действиями, осуществляемыми с целью развития идейных лозунгов русских марксистов-большевиков.

Опыт «военного коммунизма» фактически предлагал использовать министр промышленности революционного правительства Кубы Эрнесто Че Гевара. В полном соответствии с идеями большевиков он призывал соратников по партии в период перехода к коммунизму отменить денежную оплату труда и ввести вместо нее вознаграждение за работу в виде услуг во всех сферах жизнедеятельности. 

В области промышленного производства большевики взяли курс на ускоренную национализацию всех (а не только важнейших) отраслей промышленности, что провозглашалось в декрете от 28 июля 1918 года. Была введена всеобщая трудовая повинность, а также трудовая мобилизация для выполнения работ общегосударственного значения — строительных, дорожных, лесозаготовительных и так далее. Трудовая повинность, по сути, отменила даже намек на товарно-денежные отношения в «красной республике».

В условиях безудержной инфляции и реального обесценивания любых бумажных денежных знаков власти пытались «натурализовать» заработную плату в виде продуктовых пайков, талонов на питание и товаров первой необходимости — керосина, спичек и так далее. Пришлось отменить плату за жилье, транспорт, коммунальные и прочие услуги. Государство брало на содержание своих «солдат» и служащих. Формально самым престижным считался красноармейский паек. Подразумевалось, что члены Совнаркома «отоваривались» именно этим пайком. Однако в реальности в рационе народных комиссаров были не только суп из селедочных голов, морковный чай и пайка хлеба.

Автор:admin

Раскол в деревне

В годы Гражданской войны социально-экономическая политика советской власти потерпела существенные изменения. Это было связано с необходимостью сконцентрировать все материальные и людские ресурсы для достижения победы. Для большевиков стало ясно, что война за хлеб стала еще одним важным фронтом и «проиграть эту войну — значит проиграть революцию». В этом смысле партия шла проторенным путем: царская власть и Временное правительство также пытались проводить политику разверсток (изъятия излишков хлеба у населения), но не столь последовательно и жестко.

Весной 1918 года от Советской России оказались отрезанными хлебные районы Украины, Кубани, Поволжья и Сибири. Над советской территорией нависла угроза голода. В конце апреля 1918 года суточная норма хлеба в Москве составляла 100 грамм на человека, в Петрограде — 50 грамм. В стране начались голодные бунты, врагами власти и населения были объявлены спекулянты и кулаки, скрывавшие свои запасы от государства.

9 мая 1918 года был принят декрет «О предоставлении народному комиссару продовольствия чрезвычайных полномочий по борьбе с деревенской буржуазией, укрывающей хлебные запасы или спекулирующие ими». На основании этого декрета большевики перешли от товарообмена между городами и деревней к политике насильственного изъятия у крестьян всех «излишков» продовольствия и централизованного сосредоточения его в руках Наркомпрода.

Для выполнения этой задачи по всей стране создавались вооруженные рабочие продотряды, наделенные чрезвычайными полномочиями. Они использовались затем и в военных операциях: сначала в отрядах было не больше 3 тысяч бойцов, но уже в декабре 1918 года их численность достигала 41505 человек. К тому же была сделана ставка на раскол деревни: бедняки противопоставлялись всем остальным крестьянам. 11 июня 1918 года, несмотря на яростные возражения левых эсеров, был издан декрет об образовании комитетов деревенской бедноты (комбедов), призванных оказывать содействие местным продовольственным органам в обнаружении и изъятии хлебных излишков у «кулаков и богатеев», а также распределять конфискованные запасы зерна и имущество (предметы первой необходимости, сельскохозяйственные орудия) между крестьянскими дворами. За свои услуги члены комбедов получали определенную долю изъятого ими зерна.

Этот декрет, вызвавший в деревне эффект разорвавшейся бомбы, сеял вражду между односельчанами. Крестьяне сопротивлялись продотрядам, как могли. Иногда они открыто сражались с членами продотрядов, а порой убивали их ночью, спящих. Только в 1918 году погибло около 20 тысяч бойцов подотрядов. Против некоторых крестьян начали применять карательные меры, еще не забытые со времен старого режима. Прежде всего, сельских жителей стали подвергать поркам. Крестьяне надевали на четыре-пять рубах, чтобы смягчить удары, но это не очень помогало. Иногда группу крестьян ставили на колени, чтобы сельчане прониклись «уважением к советской власти». В этом отношении большевики тоже не были оригинальны: такого рода наказания применялись в годы самодержавия, во время насаждения Столыпинских реформ.

Лозунг «Союз с бедняками против кулаков» переставал действовать в районах, где было очень сложно провести классовое различие внутри довольно аморфной массы крестьян, особенно там, где признаки «зажиточности» затушевались на фоне так называемых середняков. Крестьянин, систематически не сдававший «излишков», автоматически переходил в разряд «кулаков» (что повторилось десять лет спустя, в период коллективизации).

Но еще больше крестьяне опасались возвращения помещиков и старого порядка. Эти соображения ( в особенности при наступлении «белых») заставляли их мириться с новой властью, несмотря на предпринимаемые ею чрезвычайные меры. Крестьяне надеялись, что после окончания Гражданской войны их положение улучшится.

Против организации комбедов выступила тогда еще не запрещенная советской властью партия левых социалистов-революционеров. «Беднота — это ведь не класс, — доказывал левый эсер В. Трутковский. — Здесь и пьяница, и трудолюбивый неудачник, и проходимец. Почему они становятся первыми фигурами на деревне?» Идейно-политический водораздел между большевиками и левыми эсерами проходил не в последнюю очередь как раз в отношении к проблеме классовой борьбы на селе. Для левых эсеров противопоставление деревенской бедноты всем другим слоям «трудового крестьянства» казалось бессмысленным и даже кощунственным. Они называли комбеды «комитетами лодырей», подстрекателями «поножовщины» и предостерегали большевиков от сверхэксплуатации села, пусть и в целях «спасения голодного рабочего».

Особенно ожесточенная схватка вокруг комбедов разгорелась на Пятом Всероссийском съезде Советов в июле 1918 года. Левый эсер Б. Камков пообещал, что крестьяне «вышвырнут за шиворот комбеды и продотряды». Большевик Г. Зиновьев возражал: «Не плакаться надо, что в деревню наконец пришла классовая борьба, радоваться, что деревня начинает наконец дышать воздухом Гражданской войны». Тем временем «воздух Гражданской войны» привел к левоэсеровскому мятежу, вспыхнувшему в Москве 6 июля 1918 года. Сигналом к восстанию послужило убийство германского посла, графа В. Мирбаха, совершенное членом этой партии Я. Блюмкиным. Мятеж и последовавшие за ним карательные удары по партии привели не только к расколу «левых эсеров», но и к установлению в России однопартийного — коммунистического — правительства.

В 1918 году правящая партия поменяла свое название: РСДРП(б) была переименована в РКП(б) — Российскую коммунистическую партию большевиков. Крестьяне поняли это по-своему: пришли плохие «коммунисты» и сбросили «хороших» большевиков. В деревне рассуждали примерно так: «большевики» исполнили вековую мечту крестьян о земле, а коммунисты стали посылать в села грабительские продотряды. К слову, такие настроения появились и в среде красноармейцев: «Мы большевики, а не коммунисты! Мы с коммунистами сами борьбу ведем. Вот, к примеру сказать, господа офицеры… разве среди вас есть хорошие люди? Есть которые хорошие, а есть… Сами знаете. Так и у нас — коммунисты… Сволочь коммунисты!» Долгое время простые люди не могли поверить, что большевики и коммунисты — это одно и то же. Не случайно легендарный Чапаев в одноименном фильме на вопрос: «Ты, Василий Иванович, за большевиков или за коммунистов?» — неопределенно отвечал: «Я — за Интернационал».