Нэп изменил внешний облик городов и людей. На смену «Окнам РОСТа» пришли яркие витрины, вместо кожанок в мужском гардеробе появились парусиновые толстовки, костюмы с галстуком. Крылатые фразы — пароли советской эпохи: «А еще в шляпе!», «Если парень при Гавриле (при галстуке) — значит, парень при деньгах» — восходят именно к «дресс-коду» нэповской эпохи. Московские модницы стали ориентироваться на парижские веяния, правда, с двухлетним и более опозданием. Голод и разруха «военного коммунизма» постепенно забывались.
В октябре 1921 года частным лицам было разрешено открывать рестораны и столовые. В начале 1922 года в Петрограде работало уже 15 ресторанов. На Морской набережной открылся ресторан «Жизнь театра», на Итальянской улице — кабаре «Хромой Джо». В 1923 году в Петрограде было уже 45 ресторанов, что свидетельствовало об относительной стабилизации.
Видный меньшевик Ф. Дан, вышедший из тюрьмы в январе 1922 года, поразился изобилию продуктов (которые, правда, были по карману только нуворишам), наличию спекулянтов, официантов, извозчиков, которые, обращаясь к клиенту, по старому называли его «барин». На Тверской дежурили уже не патрули, а проститутки. Рестораны и кафе располагались в центральных районах города. В официальной прессе и в многотиражных газетах в 1924 — 1926 годах появились статьи о советских пивных — эти заведения были рассчитаны в основном на крестьян, приезжавших торговать на рынках Петрограда.
Другое свидетельство оставила вдова члена царской Государственной думы А. Свиньина, которая в августе 1924 года писала родственникам в Париж: «Уже не ем корок от черного хлеба, а отдаю их воробьям и собакам на улице… Зелень недорога, и я этому рада, потому что как ни голодай, а все же обед в общественных столовых в прошлом всегда был для меня кошмаром. Эта мутная грязная жижа, это омерзительное пшено, этот хлеб из трухи… и восхитительно омерзительная вобла. Слава богу, все это уже сгинуло, будь оно проклято, это дикое время… Все можно купить, у кого есть деньги…» «И все же, — продолжала вдова в своем письме, — у нас есть возможность даже таким, как я, иметь хлеб ежедневно свежий и сколько надо для утоления голода, картофель, огурцы доступны; не скоблим вонючую воблу. Она куда-то исчезла — и едим человеческую пищу…»
Известный кинорежиссер М. Ромм передал свои впечатления от нэпа с помощью следующей зарисовки: «1926 года Нэп, частные лавочки и магазинчики. Нахально чистенькие нэпманы ходят в коротких узких брючках и красных ботинках. В подозрительных ресторанах поддельные цыгане. Сухаревка кишит деятельными спекулянтами и солидными кулаками».
Отход от «военного коммунизма» в жилищно-коммунальной сфере жители Страны Советов стали ощущать в январе 1922 года, когда в условиях хозрасчета была введена всеобщая система оплаты жилых и коммунальных услуг. По мере упрочнения нэпа усиливалась и социальная дифференциация квартплаты. Летом 1922 года власти предоставили рабочим 50 процентную скидку в оплате за пользование электроэнергией и водой.
По повышенным тарифам эти услуги оплачивали так называемые нетрудовые элементы и лица «свободных профессий», причем критерии принадлежности к этим категориям граждан были достаточно расплывчатыми. Например, писатель К. Чуковский так отразил в дневнике свои «квартирные» проблемы: «Вчера (27 марта 1923 года) был на конфликтной комиссии в споре с домкомбедом, который с меня, как с лица свободной профессии, запросил колоссальную сумму за квартиру. Я провел в прихожей весь день — очень тоскуя. Мое дело правильное — я действительно работаю во «Всемирной литературе», но у меня не случилось какой-то бумажки, которую достать — раз плюнуть, и все проявилось…»
Несмотря на циркуляр ЦК РКП(б) от 26 мая 1922 года, призывавший «давать отпор бывшим домовладельцам, различным дельцам и предпринимателям. которые под видом аренды или организации домов-товариществ пытались отнять у рабочих наиболее благоустроенные жилища», началась демуниципализация домов и квартир, что позволило вернуться к привычной для горожан системе найма и купли-продажи недвижимости.
Символом начального этапа советской эпохи были коммунальные квартиры, получавшиеся из прежних «барских» хором, бараки и рабочие казармы. Так, в 1925 году в одной комнате мужского общежития московской Краснохолмской фабрики на 60 кроватях проживало 80 жильцов, в том числе жены рабочих с детьми. В том же 1925 году в Краснопресненском районе Москвы в очереди на получение комнаты стояли 27 тысяч человек, в то время как ежемесячно предоставлялось не более 50 — 60 комнат. К чести новой «рабоче-пролетарской» власти, именно с этого времени она начала выделять значительные суммы на капитальное строительство. Но к реальному решению жилищной проблемы коммунисты приступили лишь в конце 1950-х годов с появлением легендарных хрущевок.
Об авторе